Роже Гренье - Нормандия

Тереза узнала Кристиана Обургуэна. Ей было известно, что он работал преподавателем в коллеже Гурнеан-Бре. Болтая, молодой человек обронил будто невзначай:

— Я пишу кандидатскую диссертацию по «Мадам Бовари». Поневоле, когда живешь в Ри…

— Вы, наверное, знаете, Дельфина Деламар, это ведь та самая?..

Кристиан Обургуэн улыбнулся, и эта улыбка показалась ей загадочной. Она почувствовала, что он рассматривает ее грудь. Вспомнила о веснушках. Иногда они казались ей забавными, иногда она стыдилась их, словно какого-то безобразия.

— Мы еще поговорим об этом, — сказал преподаватель с окладистой бородой.

Он удалился со своим товарищем вдоль берега канавки, окаймлявшей парк. Перешел через мостик и исчез.

Несколько недель спустя она стала его любовницей.

Любовь Эммы разыгрывалась в лесу, в замке Родольфа, в номере руанской гостиницы. Все это было недоступно служащей банка. Леса поредели, а то, что от них осталось, было вытоптано вдоль и поперек; у любовника не было замка, женщина же, занятая целый день на работе, не располагала досугом, чтобы захаживать в местные гостиницы после полудня. Однако преподавателю удалось стать другом дома. Свидания наедине, всегда слишком поспешные, в минуты, выкроенные тайком, происходили чаще всего у него, реже — у нее. По средам Рене вечером отсутствовал из-за тренировок по дзюдо.

Часто, примерно раз в неделю, Кристиана Обургуэна приглашали отобедать у Байёлей. Время от времени он тоже приглашал их в какой-нибудь руанский ресторан, и вечера заканчивались за боулингом. [1] Боулинг — разновидность кеглей. Рене демонстрировал свою силу и ловкость и радовался этому как ребенок. Тереза то и дело допрашивала своего любовника насчет Мадам Бовари. Раз уж он писал диссертацию, так должен был знать все на свете.

— Хороша ли собой была Дельфина Деламар?

— Максим Дю Кан утверждает, что это была женщина невысокого роста, пожалуй, некрасивая, с тусклыми рыжеватыми волосами и веснушками.

— Правда? Ты говоришь это мне назло.

— Дю Кан, можно сказать, единственный свидетель.

— У меня тоже веснушки. Я всегда была уверена, что ты находишь их безобразными.

— Не я. Максим Дю Кан. Помнишь нашу первую встречу в парке Васкёй? Знаешь, что меня привлекло в тебе? Грудь в веснушках.

Отсутствовавший в этот момент Рене вошел с безмятежной улыбкой.

— О чем это вы разговаривали?

— Как всегда, о Мадам Бовари. Тереза ненасытна. Ну и повезло же тебе, что ты устроился в Ри!

— Знаешь, мне на Мадам Бовари…

— А уж мне, если бы не эта проклятая диссертация! Как говорил папаша Флобер: «Мне кажетсн, одиночество мое бесконечно, бежал бы куда глаза глядят. Но во мне сошлось все: и пустыня, и путник, и верблюд».

Почему эти чудовищные слова он принимал на свой счет? Глаза Терезы наполнились слезами. Она постаралась взять себя в руки. Мужчины, по ее мнению, пили слишком много пива, и она заметила:

— Отрастите себе живот!

— Как ты думаешь, Эмма употребляла подобные выражении? — возразил преподаватель.

Однажды они отправились посмотреть на выездку лошадей. В этом краю развитого животноводства, где их только не устраивали. Они стояли втроем у белого барьера ипподрома. Ветерок трепал волосы Терезы, и она поднимала голые руки, чтобы откинуть пряди назад. Она сознавала, что была очаровательна.

— Мне больше нравятся скачки с препятствиями. Когда преодолевают водные преграды, — говорила она.

— Ты вечно недовольна, — возражал тот или другой ее спутник.

Когда первая страсть утихла, она не могла не признаться себе, что ее любовник едва ли более супруга удовлетворял ее в интеллектуальном смысле. Кроме постели, ему ничего не требовалось. Говорить с ней о Мадам Бовари, советовать, что почитать, развивать ее интеллект — все это было для него тяжкой обязанностью, быстро надоедало. Или же он цитировал нечто вроде:

— Флобер писал Луизе Коле: «Не правда ли, одни лишь вид пары старых сапог содержит что-то глубоко печальное, вызывает горькую меланхолию?»

Она спрашивала себя, не насмехается ли он над нею.

Тогда она возвращалась к своим прогулкам в сторону церкви и разговаривала с Дельфиной, лежавшей под могильным камнем. Теперь это была лучшая ее подруга.

— Неправда, что ты была некрасивая. Я тебя так хорошо понимаю. У тебя были высокие помыслы. Но что делать в Ри?

Эти беседы — если позволительно употребить такое слово, ибо ей казалось, что она доверительно беседует с молодой женщиной, жившей в прошлом веке, — немного скрашивали ее печаль. Не раз ей хотелось плакать, и она говорила себе, что, если бы она выплакалась, ей бы стало легче. Но она не смела из страха, что кто-то заметит. По правде говоря, с тех пор, как влюбленные избрали эту могилу как удобное место для поцелуев, она не встретила там никого.