Мария Ануфриева - Карниз

– Из Витебска, – неохотно, но ласково ответила ему Надя.

Вечер уже накидывал на город свою пелену. Уходивший день был теплым, солнечным, и пелена эта, прозрачная, тихая, мягкая, словно укутывала, обволакивала, ласкала. Казалось, она была такой же неторопливой, нежной, томной и ласковой, как шедшая рядом Надя.

Надя и вечереющий город сливались в одно целое. Хотелось накрыться ими, изваляться в них и уснуть, закутавшись ими же.

– Тещины блины! – провозгласила Муха и опять, как кутят, подтолкнула их в раскрытые двери блинной на Сытной площади.

Надя вызвалась угостить всех блинами с икрой. Ия смотрела, как блины, один за другим, раскатываются на шипящем круге, заполняются оранжевыми, словно стеклянными, шариками икринок и быстро скручиваются могучими руками повара.

По количеству блинов, укладываемых штабелями в пакеты, блеску в глазах Нади и Папочки и придирчиво считающей блины Мухе было ясно, что банкет по случаю приезда Нади только начался.

По дороге в Александровский парк Муха еще несколько раз вталкивала их в магазины, и первым из них, конечно, был магазин, торгующий спиртным.

В парке они нашли кафе прямо у воды – небольшого канала, со дна которого поднимались причудливые и очень склизкие на вид водоросли. От него сильно пахло тиной и мочой, а в воде тут и там, как яркие поплавки, выглядывали цветастыми боками пластиковые и жестяные бутылки.

– Амстердам! – мечтательно, чуть запыхавшись, выдохнула Муха и первая плюхнулась на длинную деревянную скамью.

– Похоже? – с серьезной миной осведомился Папочка, закидывая ногу на ногу.

– Похоже, – с готовностью согласилась Муха. – Там только не воняет, и мусора нет, а так очень похоже.

Скатертью-самобранкой развернулись на столе купленные яства. Венчал стол крепкий пузатый арбуз. Когда его разрезали, он издал неприличный утробный звук, таким наливным, спелым, просящимся наружу было его нутро.

Солнце розовело прощальным отсветом за причудливым рваным изгибом крыш высоких домов, но, даже прощаясь, оно словно говорило: «Жизнь прекрасна, девочки».

– За жизнь! За Петроградку! За жизнь на Петроградке! – перерывы между тостами Мухи становились все короче.

Жизнь и впрямь казалась прекрасной. Лопались на зубах тугие соленые икринки. Сахарился и таял во рту спелый арбуз. Деликатно булькая, плескалась в рюмки холодная водка.

Ия почувствовала, что перестало болеть першившее несколько дней подряд горло, таким целебным оказалось сочетание водки, икры и арбуза с витавшими в воздухе феромонами физической приязни друг к другу.

Эти феромоны, казалось, выделяли все в их компании, за исключением Мухи, уже проявлявшей первые признаки беспокойства по поводу прощального бульканья. Лицо ее постепенно приобретало все более решительное выражение.

– Поедем к тебе, девочка, холодно стало, – толкнула она Ию и озабоченно добавила: – Да вот только есть ли магазин возле твоего дома?

Ия растерялась. Перед глазами вихрем пронеслись рыжие прусаки, не желающие расставаться с обжитым местом, и сломавшийся накануне в довершение прочих неприглядных картин быта сливной бачок унитаза.

– Я бы с радостью, так ведь ко мне далеко, – неумело попыталась увильнуть она.

– Может быть, лучше к тебе, всем вместе? – ласково спросила Папочку Надя и надолго остановила взгляд на его подбородке.

Папочка смущенно крякнул, но не успел ничего сказать, как в разговор вмешалась Муха:

– Девочка, туда нельзя, там же того! Юрист ждет. Я сегодня с утра с ней разговаривала, она-то не знает, что мы встречаемся, думает, «на работе», – тут Муха многозначительно кивнула на Папочку. – Суп, говорит, буду варить. Харчо. Уже сварила, наверное.

Муха хлопнула последнюю рюмку, с сожалением потрясла ее и решительно, как будто ставила жирную точку, опустила на стол. Вся компания с ожиданием посмотрела на Ию. Со стенки рюмки скатилась запоздалая последняя капля, которую так хотела найти Муха. Капля оставила на столе небольшой водяной хвостик. Жирная точка превратилась в запятую.

– Мальчик, ты до дома не доезжай, ты возле магазина останови! – оживленно командовала Муха в машине.

Она сидела на переднем сиденье и громко фыркала, обмахивая себя непонятно откуда взявшимся беретом с россыпью стразов по каемке. Ия думала о том, что Муха могла бы сыграть Портоса вместо актера Смирнитского, и вышло бы даже лучше. В темном салоне машины ей казалось, что впереди сидит громада-мушкетер и говорит один за всех.