Дмитрий Козлов - Я уже не боюсь

— Стакана четвертого нет, — говорит Боцман и протягивает свой: — На. Из моего выпьешь.

Я подношу ко рту прозрачную жидкость. Пахнет кислятиной и дешевкой.

— За тех, кто не с нами, — повторяю я излюбленный тост Боцмана.

— Пили уже, — говорит Дрэд.

Я смотрю на него и говорю:

— Выпьем еще раз.

Водка падает в желудок ядерным взрывом. Запиваю ее «Тархуном» и закуриваю. Жара обволакивает со всех сторон, как фольга, в которую мама заворачивает рыбу, прежде чем засунуть ее в духовку. Душно. Стаканы снова наполняются. Я с утра ничего не ел. А может, и вчера тоже.

Когда Дрэд просит меня сходить в офис и взять у Никитичны сигареты, я уже слабовато соображаю и наслаждаюсь теплой ватой, в которую превратились мозги. Мысли будто разорвало в клочья артобстрелом, их осколки рикошетят внутри черепа, окутанного пьяной мутью. Спускаюсь по ступенькам, иду к серой двухэтажке офиса. Идти тяжело, будто водолазу по илистому дну. Перехожу рельсы козлового крана, едва не угодив под его колеса. Вхожу внутрь, в крохотную комнатушку офиса. Тут еще хуже — кондиционера нет, духота такая плотная, что ее можно резать ножом, как студень. В этом студне сидит и стучит по клавишам Таня. Округлившийся живот не позволяет сесть близко к столу, и она вынуждена вытянуть руки к клавиатуре, как ребенок, плывущий с пенопластовой доской в бассейне.

— Тут это… Никитичну сигареты просил… Дрэд… дать… — бормочу я.

Таня улыбается — сначала удивленно, потом понимающе. Кивает на стул, где висит сумка Никитичны. Я иду туда, случайно задеваю ручки на столе, сбрасываю на пол, поднимаю, вижу кулер и хочу выпить воды. Набираю стакан, смакую каждый холодный глоток. Достаю пачку легких «Прилук» из сумки Никитичны, поворачиваюсь…

В дверном проеме стоит Тарас. Стоит и смотрит на меня. Потом говорит:

— Кто-то тут явно бухал.

— Не я, — отвечаю, хмыкаю, перебрасываюсь взглядами с Таней.

Она вдруг кажется очень похожей на Юлю. Но такое со мной часто бывает. Особенно в толпе где-нибудь в метро — там вообще иногда страшно становится…

Тарас бросает взгляд на Таню, улыбается и говорит:

— Ну, наверное, Таня навернула, чтоб ребенок в животе не брыкался, да?

Я пожимаю плечами и иду к двери. Тарас не отходит.

— Я с тобой разговариваю, — говорит он.

Я обдаю его густым перегаром — сам не чувствую, но вижу по его перекошенной роже. Потом толкаю его и выхожу. Он едва не падает на спину. Уставился на белые цементные следы моих рук, отпечатанные на пиджаке. Взгляд полон ужаса.

— Ты вообще охренел?! — визжит Тарас.

— Да иди на хер, — бросаю я через плечо и добавляю: — Я увольняюсь.

До Выдубичей я тащусь пешком, пока меня не подвозит бетономешалка с завода ЖБК, соседнего с моей теперь уже бывшей работой. В кармане тугая пачка купюр — большая часть зарплаты за недоработанный месяц, которую мне выдала Таня. Возле метро подхожу к бочке с квасом, покупаю стакан, проливаю немного на футболку. Квас холодный, щиплет нёбо. В голове чуть-чуть проясняется.

Выскочив из троллейбуса, сразу вижу наших. Долгопрудный, Шкварка, Синеволосая и еще какие-то девчонки. Катаются на скейтах по длинному спиральному пандусу возле «Загреба». По нему когда-то к кинотеатру заезжали машины. Сейчас через старый асфальт пробиваются пучки бурой жухлой травы.

Я здороваюсь с пацанами, целую в щеку Синеволосую и Аллу. Они чувствуют, как от меня штыняет, гладят меня по волосам и ржут. Я тоже смеюсь.

— Карась, где ты так нализался?

— Чем это ты? Антифризом? — подхватывает Долгопрудный.

Я хватаю его скейт. Шкварка пытается отнять, кричит, что я убьюсь. Я отмахиваюсь и качусь вниз. Колесики гремят по асфальту. Доска выскакивает из-под ног, и я падаю. Боли не чувствую. Смешно. Вижу свое ободранное колено. Кровит, но не болит.

Потом вижу на тротуаре Царькова. Это главный лузер у нас в классе и вообще «король» параллели. Он не из тех, что слабые, но умные, типа ботанов — нет, он слабый и тупой. Затурканный, в растянутой застиранной футболке, с дебильной бейсболкой на дебильной башке. Его все шпыняют и чмырят. И я тоже. Сейчас особенно хочется. Смотрю на него, он замечает мой взгляд и ускоряет шаг.

Топот ног. Меня накрывает тень.

Шкварка.

— Чувак, ты как? — говорит он, наклонившись ко мне.

Я смотрю на него, пока его бородатое лицо не перестает расплываться.

— Пойдем по стеклам постреляем, — говорю я.

Шкварка пожимает плечами:

— Не вопрос, чувак. Не вопрос. Ща, только Марьяне скажу.