Рейнолдс Прайс - Земная оболочка

Она кивнула: — Это так.

— Перед тем как мне уехать на юг за женой и сыном, он сказал, что хотел бы всегда работать на меня. Я поблагодарил его, но сказал, что ко мне возвращается моя семья и что я не смогу его прокормить. А теперь выяснилось, что смогу. Об этом я и пишу ему. В письме я предлагаю ему работу.

— А еще что? — спросила Винни.

— Только это… и, пока жив, буду кормить его и хорошо заботиться о нем. Ты же знаешь, у нас в семье слово держат.

Она фыркнула — звук зародился где-то высоко, будто в глазах.

— Меня не то интересует, что у вас в семье слово держат: я, слава богу, вашу семью узнала за шестьдесят лет до твоего рождения. Я тебя вот о чем спрашиваю: что еще ты написал ему в этом письме? — Она махнула рукой в сторону своего домика.

Форрест напрягал память, стараясь понять причину ее беспокойства. — Больше, пожалуй, ничего. Ах да, я написал про книги, которые ему дал, спросил, прочел ли он их?

— Все до одной прочел, не успел ты от города отъехать. — Она расхохоталась, словно вспомнила что-то смешное, представила себе какую-то нелепость. Форрест тоже вежливо посмеялся. Успокоившись немного, она сказала: — Слушай, Форрест, можешь ты поклясться мне? — Это она сказала шепотом, словно сообщила кому-то секрет в обезлюдевшем мире.

— Могу, — сказал он. — Если пойму, в чем дело. Я не понимаю, Винни.

Но она уже встала и, описав небольшую дугу, направилась к дому, величественно покачиваясь на ходу, как корабль под парусами; у крыльца она остановилась и проговорила: — Ты сказал, что поклянешься. — Затем поднялась по ступенькам и исчезла в дверях.

Форрест остался во дворе. Ему не хотелось идти за ней: неприятная таинственность, которую она напустила на себя, острое ощущение беды, которую при всей своей старости она готовилась накликать на него. И опять-таки (причина осознанная и потому не столь пугающая) жара и вонь, подкарауливающие его в доме. Однако два соображения все-таки перетянули — желание понять причину странного требования Винни и — что было для него важнее — возможность заручиться помощью Грейнджера на будущее, что бы оно ни сулило ему. Итак, он пошел к ней — вернее, за ней. Чего доброго, за низенькой дверью, уводящей в темноту, могла возвышаться стена из какого-нибудь растворителя, которая уже поглотила Винни и теперь только ждет, как бы коснуться его и в наказание превратить в какой-нибудь химический элемент. Все же он пошел, и притом быстрыми шагами. На пороге остановился, давая глазам привыкнуть немного.

Комната, казалось, тоже сохранилась со времен Великого потопа, — пережиток многих потопов, каким-то образом уцелевший. За исключением железной печки, выкрашенной в серебряный цвет, все здесь было из дерева, отдраенного песком, или содой, или щелоком почти добела, так что после угасающего дневного света глазам пришлось привыкать не к ожидаемому мраку, а к излишеству света. Самым томным предметом здесь была сама Винни, да еще невысокий сундук, возле которого она стояла на коленях, — черный, обитый волосяной тканью и утыканный медными гвоздиками дамский сундук с откинутой крышкой. Форрест смотрел только на нее, не мог заставить себя посмотреть по сторонам, поискать следов пребывания Грейнджера или какого-нибудь другого живого существа; и запах чувствовался только ее: не дурной, но крепкий — достойная уважения примета возраста, перегар той силы, которая вот уже столько лет вела ее по жизни, так же мало вознесшейся над землей, как сорняк, который топчи — не вытопчешь. И поза Винни (на коленях, с несогнутой спиной) отнюдь не говорила о покорности, просто она спокойно и сосредоточенно делала то, что нужно было ей. Он стоял и смотрел на нее, не проронив ни слова, пока она рылась в своих вещах.

Наконец она повернулась к нему. — А ну, подойди сюда! — но не тем притворно-сердитым голосом, каким негры подгоняют нерасторопных детей; голос был зловещий, однако чувствовалось, что у нее есть какая-то определенная цель.

Форрест понял, что его призывают к ответу; еще не зная, за что придется отвечать, он чувствовал, что призван справедливо, и потому пошел через светлую комнату (что заняло у него, казалось, несколько часов) и остановился у кровати в двух шагах от Винни. Кровать была деревянная, коротенькая и узкая, застеленная, несмотря на августовскую жару, — чистым стеганым одеялом; судя по размеру, на ней спал Грейнджер.

Глаза Винни нашли Форреста, остановились на нем. — У меня Библия была, от твоей бабки, она подарила мне, когда воля пришла, сказала, мне понадобится. Ан, не понадобилась. Я ее держала здесь под замком, чтоб негры не уперли, а она пропала. — Она помолчала, подумала, — только ты все равно поклянись.