Рейнолдс Прайс - Земная оболочка

Но Банки больше не мог ждать. Услышав, что Форрест окончательно проснулся, он быстро встал на колени и нагнулся над ним.

— Я иду с вами, — сказал он.

Форрест посмотрел на него. Недавние обиды и огорчения с новой силой всколыхнулись в душе, антракт кончился.

— А куда я иду? — спросил он.

Банки улыбнулся, впервые:

— Это уж вам решать. Я за вами.

Форрест спросил:

— Зачем?

— Один вы теперь остались. Нужно, чтоб кто-то по хозяйству помог. Или просто так — живой человек. А у меня своих дел нет. Так что я с удовольствием.

— Ты же ищешь мать, — сказал Форрест.

— Я разве говорил вам об этом? — спросил Банки. — Да, была у меня такая мысль, когда я вернулся сюда, — недели две-три назад. В первый же день пошел прямо сюда, а здесь вон что оказалось. Я знал, что тут ошибки нет, мне давным-давно кто-то говорил, что Фитцы продали свою землю какому-то ободранцу, тот построил эту гостиницу, а потом разорился. Только прежде, чем уехать, они все из того, что я помнил, порушили, кроме этих ваших источников да еще пары деревьев, которые на моей памяти выросли. И службы все снесли, и мамин домик, и домик Дип — ее сестры, и кузню, где я работал. Одни деревья остались да тухлая вода. Тогда пошел я в Майкро — я это место хорошо знал, да оно почитай и не изменилось — спросить у одного старика, белого, он там лавку держит — не слыхал ли он чего о Джулии Паттерсон? Ну, он мне говорит: «Как же. Сумасшедшая старуха Джулия. Жила где-то на отшибе со своими собаками». Я тогда спросил, жива ли она? Он ответил, что ее вот уж лет двадцать как не видел, только говорит: «На меня не больно-то полагайся. Пропасть людей я годами не вижу, а они оказываются живы-здоровы, да еще некоторые сюда заявляются, чтоб меня облапошить». Я спросил, на кого же тогда полагаться, а он говорит: «Она ведь из фитцевских негров была? Так вот, мисс Кэролайн Фитц живет неподалеку отсюда». И рассказал мне, как ее найти, ну я и отправился туда и впрямь нашел ее — старуха, вроде меня, только еще поплоше, да к тому же почти слепая. Но меня узнала сразу же, как только увидала. «Опоздал, говорит, ты, Панки. Я такая же нищая, как ты» (посмотреть на нее, похоже на правду, хотя и то сказать — врать она всегда была горазда). Я ей говорю, что не за деньгами пришел, только вот не может ли она сказать, где моя мама? И она мне тут же сплеча: «Нет!» — говорит. «А когда она умерла?» — спрашиваю. Тут мисс Кэролайн говорит: «А кто сказал, что она умерла? Очень может быть, что она живет в Белом доме в Вашингтоне и печет безе для Тедди Рузвельта. А может, ютится где-то здесь в лачуге с четырнадцатью псами, попрошайничает и блох давит. И так, и эдак ни к чему ты ей. Опоздал, Банки, опять опоздал». Она из них всех всегда самая ехидная была — эта мисс Кэролайн; только, видать, говорила она, что на уме у нее было, так что перечить я не стал. «Ваша правда», — всего и сказал, тогда она спросила: «Где живешь-то»? Ну, я спросил, не предложит ли она мне чего? «Нет», — опять сказала, как рубанула. Я тогда спросил: «А интересно, кому беспризорная гостиница, что на месте старого дома стоит, принадлежит?» Она ответила: «Мне». Я говорю, что слыхал, будто Фитцы продали свою землю. «Продать-то мы ее продали, — сказала она. — Только голодранец, который ее купил, не сумел усидеть на ней достаточно долго, чтобы заработать денег и уплатить по закладной — так что теперь она опять моя». А потом уставилась на меня и вдруг говорит: «Хочешь, тебе отдам?» Я сказал: «Хочу!» — просто чтоб подразнить, а она говорит: «Ну и бери. Я хозяйка — кому захочу, тому и отдам. Бери ее, делай с ней, что хочешь, а надоест — спали. Только не приходи больше ко мне и не спрашивай, где Джулия, и денег тоже не проси и не воображай, что я тебя кормить стану. Чтоб я тебя больше не видела!» — и захлопнула у меня перед носом дверь. Ей-богу, слово в слово — две недели назад.

Форрест кивнул:

— Верю. Дом у тебя знатный. — Он улыбнулся и обвел рукой большую светлую комнату.

— Плевать я на него хотел, — сказал Банки.

— Я б на твоем месте не очень-то плевался, — сказал Форрест. Он выслушал все это в полулежачем положении, опершись на локоть. Затем потянулся за башмаками, надел их и аккуратно зашнуровал. Встал и сделал четыре шага к двери (к двери он был ближе, чем Банки, так и не поднявшийся с колен), повернулся и сказал: — Прости меня, Банки, спасибо тебе за твою доброту. Я иду домой — надеюсь, что в конце концов дойду (Форрест вспомнил, что вчера уже говорил то же самое, только сейчас слова прозвучали совсем по-иному, словно речь шла о какой-то определенной цели, не просто о конечной остановке). — А жить я собираюсь так, что едва ли ты мне пригодишься. И помощи тебе от меня никакой не будет.