Рейнолдс Прайс - Земная оболочка

Увидев, что он закрыл глаза, она тоже улеглась — на правый бок, лицом к нему — ее обычная поза.

Они проспали до рассвета.

Проснувшись, они почти не разговаривали — не из неприязни и не из отчуждения — просто у обоих притупились все чувства. У Форреста от сознания своей потери, сознания, что он снова одинок, у Евы от блеснувшей надежды на освобождение, от сознания, что опутывавшие ее цепи оказались проржавевшими или непрочными — и не цепи это вовсе, а шелковые путы, накинуть которые на себя она позволила в припадке безрассудства и жалости, глупой девичьей щедрости. Она встала умываться, а Форрест остался лежать (за пять часов сна он ни разу не шевельнулся, несмотря на одолевавшие его сны). Глаза его были открыты, но он не сводил их с потолка — усиленно изучал коричневатое пятно в форме резвящегося в волнах морского льва, — предоставляя Еве спокойно одеваться, словно это была девочка, которую он увидел впервые три года назад, звезда класса, спокойно, без запинки отвечающая урок, потом весело смеющаяся. Ему и в голову не приходило, что он напряженно ждет, скажет ли она сейчас, выспавшись: «Прощай» или «До скорого свиданья», ждет — совсем уж немыслимо — прикосновения. Будь он в состоянии размышлять, он подумал бы: «Не нужно мне больше прикосновений. Хватит с меня!»

В конце концов она все-таки заговорила. Подошла к кровати и остановилась.

— Роб скоро проснется и потребует есть. — Она была уже причесана и одета. Чемодана у нее с собой не было, и она могла уйти, не привлекая ничьего внимания. Но она продолжала стоять, ожидая, что скажет ей Форрест.

Он подпер голову правой рукой, чтобы видеть ее лицо.

— Нельзя ли мне все-таки повидать его?

Она задумалась, добросовестно стараясь найти способ, как это сделать. Возможности, безусловно, были, но ни одна не пришла ей в голову.

— Подожди, пожалуйста, — сказала она. — Дай людям спокойно вздохнуть.

Тут же на язык навернулось: «Прощай!» — но он промолчал. Пусть скажет сама. Первый вопрос шестнадцать месяцев назад задал он; последнее слово было за ней.

Она улыбнулась, крепко зажмурилась от удовольствия, снова посмотрела на него все с той же улыбкой, затем повернулась и вышла.

Когда дверь за ней прикрылась, он в душе сказал ей «спасибо».

Ему повезло — он успел спуститься в столовую, прежде чем туда проникли оба коммивояжера и дневная жара, так что завтракал он в прохладе и почти в полном одиночестве — только топотание негритянской прислуги за спиной и ленивое гуденье мух, да еще звуки просыпающегося города, доносившиеся в открытые окна: скрип телег, цоканье копыт, голос человека, крикнувшего кому-то в отдалении: «Доброго вам здоровья!» — голос, который Форрест, как ни напрягал память, узнать не смог. Так же, как никто, казалось, не узнавал его. Он приехал средь бела дня в августе в городок с восемьюстами жителей — в городок, где прожил три года, обучая детей (в общей сложности несколько сот — чьих родителей он умудрился возмутить до глубины души), и оказалось, что его не знает здесь никто, кроме жены, за которой ему пришлось послать. (Миссис Деймрон — хозяйка гостиницы — находилась в Роли; приехав в Фонтейн преподавать, он прожил у нее целый месяц, — она узнала бы его. А может, не пустила бы на порог. Клерк же — незнакомый деревенский парень — почти и не взглянул на фамилию Форреста в книге постояльцев, а когда Форрест сказал: «Ко мне должна приехать жена», — ответил только: «Ладно. Комната номер шесть. Совсем чистая».) Форрест повернулся, чтобы спросить себе третью чашку кофе, и увидел возле стола не черного как смоль мальчишку, который подавал до этого, а довольно светлую девушку небольшого роста — она улыбнулась ему.

— Можно мне еще кофе? — сказал он, смотря ей прямо в цепкие глаза.

Она держала кофейник в руке, наготове; продолжая улыбаться во весь рот, сделала шаг к столу и наполнила его чашку.

Он поблагодарил ее и потянулся за сахаром.

— А я вас знаю, — сказала она.

Она стояла слишком близко, так что ему трудно было рассмотреть ее (сильный запах, исходивший от нее, обволакивал его). Он отодвинулся от стола. И спросил:

— Откуда?

— Вы меня никогда не видели. А я все про вас знаю. Мы с Сильви — двоюродные сестры.

«Вот и Сильви меня знает, — подумал он, — еще один очевидец». Но эту девушку не удовлетворяла роль второстепенной свидетельницы. Он снова пододвинулся к столу. Дал понять, что она свободна.

— Я видела вашего мальчика.