Рейнолдс Прайс - Земная оболочка

— Нет, что ты, — сказал Роб. — Он сидит у Грейнджера.

— Это уже что-то, — сказала Рина. Сила все приливала.

Роб чутьем улавливал ее мысли, но выразить их словами не смог бы.

Но тут она сама совершенно спокойно высказала то, что было у нее на уме:

— Я не собиралась давать тебе никаких советов. (Меня до сих пор корежит, как вспомню о письме, которое написала тебе — когда это было? В июне?) Но это я тебе все же скажу, и больше ты от меня ни слова не услышишь на эту тему. Я тебя обожала всю жизнь, ты знаешь. Ты доставил мне девять десятых всех радостей, которые выпали на мою долю за последние двадцать лет, за всю мою жизнь. Ты и цветы. Но я никогда не сомневалась, что для меня, как и для большинства смертных, удачный брак был бы куда цепней. Как бы глубоко я ни погрязла в своем одиночестве, как бы высоко ни вознеслась, я все равно понимаю, что это величайшее благо. При всей нашей тесноте, при всей занятости я очень хорошо узнала, что такое одиночество, пожалуй, ничего нового на этот счет мне уже никто не может сообщить. Мне оно, на мой взгляд, большого вреда не принесло. Я не превратилась в старую психопатку. Но озлобилась на весь мир. Кроме того, по милости своих ближайших родственников — моих и твоих родителей — я имела возможность убедиться, что большинство супружеских пар расковыривают друг друга в кровь, если не начинают — и того хуже — умасливать один другого и все замазывать — по недомыслию, из хитрости, а то и просто от лени. Куры в клетке, клюющие друг друга, сперва до лысины на темени, затем до крови, а потом и до смерти. Я наблюдала это собственными глазами. И все же, клянусь тебе честью, я твердо знаю то, что знал и Христос (и теперь знает, где бы он ни был): брести по жизни в одиночестве, значит, превратиться в нытика, в ворчуна, стать человеком, лишенным интересов. Одинокая жизнь — мой удел. Я часто спрашивала себя: за что? — но никого не винила, просто ворчала себе под нос, пока не начала находить в этом слабенькое удовлетворение. Никогда больше не говори, что ты плевать хотел на брак, никогда не гогочи с другими дураками, которые восхваляют свободу. Сын мой, и пауки свободны. А свобода не приносит с собой новых интересов.

Роб подождал, пока не убедился, что она выговорилась. Затем сказал:

— Знаю. Кстати, я и не смеялся. Эти ребята — мои гости, я просто старался быть любезным.

Рина тоже подождала.

— Ты это серьезно? — спросила она.

— Вполне.

— Я говорю о Рейчел.

— А я говорю о своем поступке.

— Каком именно?

— Видишь ли, я подбираю то, что подбросила мне жизнь.

Рина помолчала.

— Да поможет тебе господь. Да помилует он Рейчел Хатчинс. — Отчаяния в голосе у нее не было, она никого не проклинала, не призывала на помощь, а просто тихонько молилась.

Роб спросил:

— Где лампа? — Теперь ему необходимо было видеть ее, убедиться, что переполнявшее его чувство благодарности достигает ее.

— Пожалуйста, не надо, — сказала Рина.

— Почему?

— Тебе пора идти.

Роб спросил:

— Почему?

Рина засмеялась:

— Тебе надо беречь силы.

— На этот счет не беспокойся, — сказал он. — Завтра они будут при мне.

— Не сомневаюсь, — сказала она. — На этот счет я не сомневаюсь. — Она замолчала, но он все не уходил. Тогда она поднялась с места. — Ну, а мои силы мне понадобятся. Мальчик мой, мне понадобятся все силы, какие только у меня есть.

— Слушаюсь! — сказал он наконец. Затем ощупью двинулся к ней, чувствуя, что воздух становится горячее по мере приближения к печке, и наконец дотронулся в темноте до ее прохладной щеки, до ее холодной руки; теплой правой рукой он нежно коснулся ее лба, нагнулся и поцеловал один раз. Потом повернулся и быстро вышел.

И все же, спустившись с лестницы, он немного помедлил, прислушиваясь, не разошлись ли его приятели. Они несколько притихли, но все были на месте. Найлс приглушенным голосом рассказывал историю их с Робом посещений «Приюта для путников» — многословное повествование, преимущественно о победах Найлса. Роб надеялся, что его отец все еще сидит у Грейнджера; он знал, что мистер Хатчинс уже с час как ушел к себе, чтобы не стеснять молодежь, — это входило в его правила гостеприимства.

Идти Робу никуда не хотелось, не было такого места — если и было, то туда к утру никак не доберешься (а утро надвигалось, он чувствовал его приближенно). Не было и человека, которого ему хотелось бы видеть. Мели уж на то пошло, было несколько людей, одна мысль о встрече с которыми повергала его в ужас. Звук их голосов, прикосновение рук могли бы сокрушить бумажные стены домика, который он воздвиг в сердце и показал однажды Рейчел, выдав их за надежные крепостные валы, укрывшись за которыми они смогут прожить всю жизнь. Грейнджер с Деллой — вот могучие враги, грозные друзья. Если уж идти, то к ним (о постели он не помышлял, постель будет потом, много часов спустя, — он разделит ее с Рейчел, находящейся сейчас в десяти шагах от него, за этой оштукатуренной переборкой… все это немного погодя).