Рейнолдс Прайс - Земная оболочка

Форрест сказал:

— Что правда, то правда.

Рина первая выпила свой коньяк.

Грейси утерла рот тыльной стороной ладони и обернулась к Делле, стоявшей позади нее.

— А ведь до конца еще далеко, ты как считаешь, Делла?

Никто, кроме Деллы, ее не слышал, а Делла наклонилась, скрывая смешок.

Грейси откинула голову и облизнула сладкий, теплый ободок рюмки.

Один Форрест заметил у нее на левой руке широкое золотое кольцо — кольцо своей матери, тускло освещенное, нашедшее временное пристанище в своем вечном странствии по непрерывно меняющемуся миру. «Ну, кажется, оно попало в хорошие руки», — подумал он. На губах у него появилась улыбка, и он, не вставая, отвесил глубокий поклон Рейчел, сидевшей с сияющими глазами, которые могли бы затмить любую из горевших в комнате ламп.

В половине одиннадцатого Роб покинул продолжавших веселиться в гостиной Найлса и Робертсов и отправился наверх сквозь пробиравший холодом мрак в комнату своей тетки Рины. Ее комната тоже примыкала к спальне Рейчел, только с противоположной стороны. Вскоре после ужина Рина подошла к Робу, попросила достать лампу посветлее и проводить ее в отведенную ей комнату; она утомлена поездкой, и ей нужно еще подшить платье к завтрашнему дню. Он отвел ее и расшевелил огонь в печурке; поблагодарив и попрощавшись с ним на ночь, она наградила Роба легким поцелуем (без лишних слов, без наставлений), и он сказал:

— Я через часок загляну к тебе, проверю, все ли в порядке. — На что она ответила:

— Да у меня и так все в порядке. И тебя я не подведу. Не в пример некоторым, я приехала в такую даль не для того, чтобы выворачивать наружу свои болячки перед сборищем незнакомых мне жителей гор. Я гость дрессированный, если что, сама на двор попрошусь.

Тут она рассмеялась, чтобы не дать ему очень уж вчитываться в свои чувства, и подтолкнула его к двери.

Сейчас он стоял, прислонившись к этой двери, и прислушивался. У Рины было абсолютно тихо, приглушенные голоса доносились из комнаты Рейчел, вероятно, она о чем-то разговаривала с матерью. Он отступил немного и нагнулся, стараясь заглянуть под дверь. Теплое, едва ощутимое дуновение коснулось его губ, однако он не заметил никаких признаков света, даже печка, наверное, загасла. Слишком долго он задержался, Рина крепко уснула. Хотя бремя ее любви он пес на себе всю жизнь, ему не пришло в голову, что ее и морфием не усыпишь, если она решит проверить, сдержит он или нарушит очередное обещание. Стоя на коленях в темном коридоре, он вдруг почувствовал, что должен непременно сдержать его, хотя бы в этот раз — пусть последний — сдержать ради Рины, вне зависимости от собственного желания или нежелания; пусть это будет данью уважения человеку, все ему отдавшему. Он встал, отряхнул брюки и потер ладони. Затем повернул холодную дверную ручку и слегка нажал — не заперто. Темно и жарко. Он приотворил дверь побольше и прислушался. Ничего, только потрескивает огонь в печурке. Он не мог выговорить ни слова — так стыдно ему вдруг стало. Она устала как собака, и виной тому я и никто другой, я отнимал у нее все силы (начиная с детских капризов), а теперь вот явился, чтобы еще что-то вымозжить, когда вокруг сколько угодно других возможностей, когда в доме и во дворе полно людей, бодрствующих и готовых поддержать компанию и куда более мне подходящих, чем она. К тому же он был чуть-чуть навеселе (они прикончили вшестером серый кувшин, да еще выделили вторую рюмку Грейнджеру — безобидная доза); и все же он стоял и ждал. Долгие минуты, лишенные цели или надежды, даже нетерпения — как бывает только в детство. Он мог бы вечно стоять так под покровом темноты.

И вдруг Рина сказала:

— Смотрю и не вижу. — Голос ее донесся со стороны кресла, а не кровати.

— Это я, — сказал Роб.

— Я так и думала.

— И, как всегда, оказалась права.

— Входи, — сказала она, — только холод зря напускаешь.

Роб вошел в комнату и закрыл за собой дверь.

— Что это у тебя так темно?

— Я уж и ждать перестала. Переоделась на ночь. Решила, что молодежь не отпустит тебя до утра.

— Ну, что ты, — сказал он. — Они просто рассказывают анекдоты. Я ушел от них без труда. Пытались запугать меня.

— Каким это образом? — спросила Рина.

— Ну, как обычно, — сказал Роб. — Несли всякие ужасы про жен, восхваляли свободу…

Рина издала горлом короткий звук, перенятый ею, как сразу понял Роб, у брата — радостная реакция Кеннерли на горестные обстоятельства.

— Твой отец тоже внес свою лепту? — Она вся напряглась, повинуясь какой-то внутренней силе.