Я что хочу попросить Вас — поговорите с ним, узнайте, чего это он бесится, и попробуйте остановить его, пока он цел и никто другой не пострадал.
Решил написать Вам спустя столько лет, чтобы Вы вовремя обо всем этом узнали. Желаю всего хорошего и очень хочу повидать Вас.
Ваш старый друг,
Грейнджер. Пишите: Робу Мейфилду. Пансион Хатчинса — Гошен.
* * *
21 июля 1925 г.
Дорогой мои Робинсон.
Я твой отец — был им, по крайней мере. Ты, безусловно, не можешь помнить меня. Я же — несмотря на то что столько времени прошло — отчетливо и, думаю, правильно представляю тебя себе, хоть ты и вырос и, наверное, изменился до неузнаваемости. Твердо надеюсь, что в скором времени мне удастся повидать тебя и сравнить созданный воображением дорогой мне образ с реально существующим.
Одним словом, рассматривай это как приглашение. Не мог бы ты приехать погостить ко мне — погостить сколько вздумается или сколько позволит тебе работа? Приезжай поскорее, у меня сейчас каникулы, так что я не связан ничем — ни временем, ни обязанностями. О твоем местонахождении и работе я узнал от сестры.
Я мог бы и сам приехать повидаться с тобой, если ты того хочешь (горный воздух всегда был мне полезен, и я уже много лет не видал гор), но мне бы лично очень хотелось, чтобы ты выбрал время приехать и пожить у меня — тогда мы смогли бы как следует познакомиться и обо всем поговорить. Я многое должен сказать тебе — что тебе, может быть, интересно услышать или необходимо знать. Дом, в котором я живу, принадлежал когда-то моему покойному отцу — это мейфилдовский дом. После моей смерти — в неопределенном будущем — часть его отойдет тебе.
У тебя есть кое-какие основания порицать меня, сын, — ты не возражаешь, что я так называю тебя? Во всяком случае, этого факта никто никогда не оспаривал. Но и я могу предъявить к оплате кое-какие векселя — долги, давно просроченные, никем не оплаченные и не признанные — которые я давным-давно списал. Если ты найдешь в себе достаточно душевных сил, чтобы перечеркнуть прошлое — давнее и тягостное, забыть всю ложь и все ошибки, повинны в которых по большей части другие люди (при всех своих недостатках никогда не желавшие тебе ничего дурного), то знай, я жду тебя — и даже с большим нетерпением, — чтобы положить начало дружбе, попытаться что-то объяснить и что-то исправить. Пожалуйста, не задерживай ответа. Пиши мне на училище: Общеобразовательное Училище имени Джеймса, Ричмонд, Виргиния.
Всегда твой,
Форрест Мейфилд. P. S. У тебя будет отдельная комната. Места хватит.
* * *
29 июля 1925 г.
Мой милый Роб!
Опять я бесконечно долго тянула с ответом. Тянула в надежде, что в моей пустой голове сам собой сложится нужный ответ, который оправдал бы мою несостоятельность, удовлетворил твои требования, наказал бы тебя и помог тебе. Я даже обратилась к богу с просьбой подсказать мне верные слова — средство, к которому, как ты знаешь, я прибегаю чрезвычайно редко, поскольку мне кажется, что у него достаточно забот и без наших с тобой мелочных претензий.
К сожалению, должна признаться, что ничего из этого не вышло. Ты неудачно выбрал себе мать.
Неужели в этом, все дело? Очень может быть, как я теперь вижу. В таком случае — да и в любом случае — тебе остается одно: самому устраивать свою жизнь. Я свою, как ты знаешь, выбрала раз и навсегда и, — что бы другие ни думали о событиях в моей жизни и о решениях, принятых мной, — сейчас, пройдя приблизительно половину жизненного пути, я могу сказать тебе вполне искренне, что ни о чем не жалею и ни в чем не раскаиваюсь. Я виню себя лишь в том, что не щадила чужих чувств, но делала это я по молодости лет или оберегая свой разум и здоровье от посягательств других людей — я имею в виду свою мать и твоего отца, но за чужие поступки я не отвечаю: я их не совершала, никогда не мучилась из-за них и впредь не собираюсь. Поплатиться за чужие поступки мне все же пришлось. Но я получила от жизни и глубокое удовлетворение, и немало радости — да и сама доставляла ее. И надеюсь, что и в дальнейшем не буду обделена. Худшее, что могло бы случиться со мной сейчас, — это если бы на меня вдруг нашло затмение, и я поверила, что на свете нет ничего лучше любви. После стольких лет, после всего виденного и пережитого, думаю, что такая напасть вряд ли мне грозит.
Ты, однако, этим недугом страдаешь, мне серьезно так кажется — и в первую очередь по отношению ко мне; а тут еще я узнала от Рины, что ты писал ей о существовании некой девицы, пытающейся последнее время всячески скрасить тебе жизнь, и что ты подумываешь, не влезть ли тебе в хомут. Подумай над этим очень и очень — настоятельно прошу тебя. Судьба щедро одарила тебя. Я отчетливо вижу все твои преимущества: молодой, не обремененный ответственностью ни за кого из родителей (и на будущее от этого более или менее застрахованный — я тебе говорила, что меня можно не опасаться), с располагающим лицом и манерами (как раз то, что так неотразимо действует на окружающих и за что они готовы воздать сторицей), с умом быстрым и ясным (если только ты не разбазаришь его), с телом, которое может утешить себя собственными средствами — по-настоящему ты сумеешь оценить это, лишь когда поставишь его в зависимость от чужих потребностей. Прости меня, но я немного знаю то, о чем говорю.
Читать дальше