Рейнолдс Прайс - Земная оболочка

Но начну сначала. Путь домой был трудный. Я совсем обессилела от нескончаемого отдыха, а новый негр — его зовут Грейнджер — ничего толком не мог сказать нам о переменах дома; только, что наняли его недавно и что шевроле принадлежит человеку, который снимает у нас комнату и работает на постройке, дороги. Папин старый автомобиль оказался, по обыкновению, сломан, поэтому папа предложил владельцу шевроле снизить недельную плату за комнату, если он разрешит воспользоваться его машиной. До дому мы в конце концов добрались, но чтоб я еще когда-нибудь села в машину, если за рулем будет Грейнджер!..

Первым, кого мы увидели, был папа. Хоть писал он нам мало, но беспокоился сильно (я говорила тебе, что его мать и сестра умерли от скоротечной чахотки, правда, это было много лет назад). Как бы то ни было, он встретил нас во дворе, поцеловал маму и меня (вообще-то он целует нас чрезвычайно редко), у нас на глазах вручил Грейнджеру доллар (как правило, расстается папа с деньгами крайне неохотно) и сказал, что Делла покажет мне мою комнату. Я сказала, что помню, где она находится, — как-никак прожила в ней всю жизнь, — но папа сказал: «А вот и нет!» — и они вдвоем с Деллой (Делла — это наша служанка) повели меня. Он сменил всю мою мебель, до последней скамеечки, до последней картинки, и поместил меня в бывший «апартамент для новобрачных» — в юго-восточном крыле дома: никакой это не «апартамент», конечно, и на моей памяти новобрачные ни разу не перешагнули его порога, но все же это большая комната с высоким потолком, по которой сквозняки так и гуляют. Все для моей груди, тогда как единственно, в чем нуждается моя грудь, это лифчик с подкладками. Все же это было очень заботливо с его стороны, и я оценила внимание, хоть и отметила, что он забыл перекрасить старые стены (слабая грудь — дело ненадежное, стоит ли до времени роскошествовать!). Но когда все они удалились, оставив меня отдохнуть часок перед ужином, на меня нашла ужасная тоска. И все из-за папы. Несмотря на обстоятельное письмо твоего отца, в котором он писал, что я уже вне опасности и могу вести нормальный образ жизни, он, видите ли, решил запереть меня в дрянненьком пансионе, который — сколько денег в него ни вколачивай — и мухи-то не привлечет, не говоря уж о богатых виргинцах, пусть даже он объявит, что будет их через горы по новой дороге на руках перетаскивать (да ничего он вколачивать и не собирается, разве сунет, скрепя сердце, десятку тут и тридцать пять там). А если мне действительно суждено умереть, то лучше места не придумаешь! — гостиница, набитая крикливыми старухами.

Я не собираюсь умирать, но в тот день я молила бога о смерти. Признаюсь тебе в этом. 30 апреля я лежала на своей кровати и молила бога послать мне все то, что у меня подозревали, — больные легкие, меркнувший разум, только бы поскорей. Я так хотела этого, что даже молилась вслух, зная, что никого поблизости от «апартамента для новобрачных» нет. Но это только мне казалось. (Временами я бываю весьма несообразительна.)

В разгар моих стенаний кто-то постучал в дверь. Я решила, что это папа или, по крайней мере, мама, и сказала: «Входи!», не вставая. На пороге появился незнакомый молодой человек, крайне озабоченный. Я села и сказала: «Вы не туда попали». На это он сказал: «Я надеялся спасти чью-то жизнь — мне послышался вопль отчаяния». Я сказала: «Во всяком случае, не мой». Он тогда сказал: «Постоните, пожалуйста, а я послушаю». Я слегка застонала, и он сказал: «Вы меня обманываете. Это были вы!» При всей его красоте, вид у него был ужасный, весь заляпан грязью (он только что вернулся с работы — с раннего утра взрывал скалы, но я-то этого не знала); поэтому я возразила: «Ну и что, скажите на милость? И кто вы такой?» Он ответил: «Я — жених». Я, наверное, выглядела очень озадаченной, и он пояснил: «Вернее, новобрачный. Я живу во второй половине „апартамента для новобрачных“». (Оказалось, это действительно так — он наш новый постоялец: отец отдал ему лучшую комнату, а мне чуть поплоше.) Тогда я спросила: «Как же зовут жениха, если это не секрет?» — и он ответил: «Роб Мейфилд-второй, к вашим услугам». Я решила дальше не углубляться, но все-таки сказала: «А я — Рейчел Хатчинс, только сегодня вернулась домой». Он сказал: «Знаю. Я все про это знаю». — «Так расскажите же мне, — сказала я, — потому что я, ей-богу, ничего не знаю». Он целую минуту молчал, глядя на, меня в упор. «Вам лучше, — сказал он наконец. — Собственно говоря, вы уже совсем поправились». Я спросила: «Кто это сказал?» Он ответил: «Мои глаза» — и дотронулся до них. «А они вас не обманывают?» — спросила я. «Это вам решать», — сказал он и сделал шаг по направлению ко мне. Тогда я села на край кровати, спустив ноги на пол, на случай если войдет отец — он бы застрелил Роба на месте. Глаза у него оказались карие. А в карих глазах я никогда не бываю уверена. «Каков приговор?» — спросил он. Я ответила: «Они очень хорошо гармонируют с вашими волосами, вот и все, что я вижу». — «И вряд ли когда-нибудь увидите больше», — сказал он.