Иван Бойко - Смотрю, слушаю...

— Тогда поставим. Абсолютно точно. Раз перечислили, поставим. — И, вертясь, кружа нагло-хозяйственным летучим своим взглядом, сбивал пепел в ветровое окошко, но он непременно летел в нас.

— Так сколько об этом говорить? — чуть не плакал директор и вытирал глаз, в который угодила табачина. — Перед людьми уже стыдно. Такая петрушка.

— А что перед людьми? Не вы же строили, и пошли их подальше! На людей обращает внимание! Люди пусть работают! Абсолютно точно!

У меня сердце разрывалось от такой неприкрытой наглости. Ко мне повернулся директор:

— Дела на полдня — и такая петрушка.

— Так вы дополнительно перечислили и за то, что поставят вентиляторы, и за то, что переделают свои недоделки?

— А что сделаешь? Такая петрушка.

— Не надо было!

— Как это не надо? — оглянувшись, как коршун на крик курицы, Гайдай сбил пепел между сиденьями и раздул на нас дым. — В проекте вентиляторы не значились. Это абсолютно точно. Вот проект.

— Они представили второй. Представили своевременно.

— Мало того, что представили, мы просили и требовали, чтобы поставили вентиляторы, когда они строили. Вот какая петрушка.

— Абсолютно точно. И просили, и требовали, — сказал Гайдай и раздул дым: с меня все, мол, как с гуся вода! Вот я какой!

— Так почему же вы их не поставили, товарищ Гайдай?

— Хм, почему!

— Почему они не поставили вентиляторы, Алексей Алексеевич?

— Не знаете почему? — мелко кивая, отвечал Алексей Алексеевич и показал пальцами. — В этом вся петрушка.

— Понятно. Государство выделяет средства на перестройку села, а они не о людях думают, не о том, как лучше сделать, а о том, как бы больше содрать!

Гайдай, усмехаясь, крутил головой по горизонту, и, самодовольный и счастливый, оббивал папиросу куда попало, и, раздувая дым, любовался собой, тем, что идет напролом с открытой своей наглостью, неуловимостью и напористостью; и на него уже косился наш молчаливый добрый шофер. Алексей Алексеевич мелко кивал и тяжко, раздавленно вздыхал. Гайдай на мгновение оборачивался, оббивал папиросу в нашу сторону, говоря с летающими ужимками:

— Они такой проект представили. Они пусть и платят. Мы не виноваты. Это абсолютно точно.

— А как залили фундамент под завод? Тоже было несколько проектов, и вы выбрали самый худший, самый неправильный, чтобы опять содрать за переделку, так?

— Фундамент — это совсем другой разговор, — сказал Гайдай и вылупил летающие свои глаза, задумавшись; но тут же, чтобы «поддержать свой престиж», нагло оббил папиросу в нашу сторону. Пепел упал на брюки нашего водителя. Тот посмотрел, открыл на панели специальный ящичек перед Гайдаем:

— Оббивайте только сюда!

Гайдай, самолюбивый Гайдай от такой неожиданности, от такого несоблюдения субординации завертелся, как черт на кончике булавки, — аж сам из себя вылазил от обиды и злости, от такого обхождения с ним. Однако, притормаживая себя, скашивая свои летающие глаза с нывшей и кипевшей в них слезой на доброго и могучего нашего водителя, смирнехонько и даже угодливо оббивал заскучневшую свою папироску в открытый ящичек.

Из дверей склада с прежней силой выворачивались, раскатываясь по земле и завихряясь в небо, кипящие клубы пыли. «В пух! В прах! Все! Все! В пух! В прах!» — яростно высказывался у Казачьей разогнавшийся пневматический молот. Гайдай вылез из машины, глянул на всякий случай на свои катившиеся сзади «Жигули» и пошел в сторону Иногородней, куда повели в эту минуту его летающие глаза.

— Вы же гляньте, как здесь работать! Товарищ Гайдай!

— Вижу, — говорил Гайдай, летая глазами налево и направо и двигаясь черт знает куда — уже в сторону Жандармовки.

— Да вы зайдите!

— Я и так вижу. Что я буду заходить? Все и так ясно. Абсолютно точно.

Я взял его за руку:

— Вы все-таки зайдите.

Преграденская так и взвизгнула, когда увидела, кто вошел:

— Гляньте, девчата! Это же начальник строителей! Все сюда!

Гайдай мгновенно выскочил и уже опять шел бог знает куда — в сторону катавалов; и вслед ему неслись едучие, как пыль, насмешки:

— Что? Не понравилось? Нюхнул и деру! А если бы целый день поработал тут?

— Надо было его окружить и подержать хоть часок!

— Надо было его закрыть и не выпускать, пока не переделают! — раздавались злые и веселые голоса.

Гайдай все шел в катавалы, а потом свернул к Казачьей, со стороны которой неслись сотрясающие удары пневматического молота, но на пути его встал грозный и широкий Михаил Потапович.