Александр Житинский - Дитя эпохи

Сейчас я это понимаю.

Мне дали хороший урок безверия. Я чувствовал себя виноватым перед расстрелянными и замученными. Так, вероятно, бывает, когда узнаешь о предательстве любимого человека. Я понял, что еще один шаг – и я разуверюсь во всем. Но я не сделал этого шага.

Я опять испытал стыд и гордость. Гордость за то, что правда сказана, и стыд перед всем миром, что она так долго была беспомощна перед ложью. Потом я стал думать, что все относительно – нет ни правды, ни лжи, а есть лишь меняющаяся точка зрения. Ради удобства можно называть правдой любую ложь, можно даже заставить себя поверить в нее и все-таки…

Все-таки правда абсолютна. В ее основе лежит чувство справедливости. Правда, как и Бог, – одна. Не случайно он ее видит, но почему-то не скоро скажет.

Предвижу яростные возражения и нападки. Особенно со стороны философов, которых, честно сказать, не люблю. Они способны запутать любое дело. А правда, кроме всего прочего, – проста.

Прошу также помнить, что я человек без мировоззрения. Мне его заменяет ирония.

Я не думаю, что ирония лучше мировоззрения. По правде сказать, она мне здорово надоела. Ирония – опасное состояние ума, разъедающее душу. Она очень удобна, когда речь идет о том, чтобы выжить в обстановке беспросветной глупости и лжи. Она улыбается над всякой позицией, требующей решений и активных действий. Ирония пропитана скепсисом, как губка, которую подавали умирающему Христу – уксусом.

Скепсис и уксус – очень похожие слова.

Отец говорил мне, что я аполитичен. Это его огорчало. А-политичен, бэ-политичен, вэ-политичен и так далее до конца алфавита… Я-политичен.

Мне очень хотелось бы узнать – каким образом из пионерского мальчика с искренним выдохом на губах «Всегда готов!» – получился рефлексирующий ироничный субъект, готовый разве что грустно улыбаться над явлениями жизни. Как это произошло? Кто виноват в этом?

После легких и приятных волнений юности настала пора избрать жизненный путь. В вопросах выбора этого пути существует явная недоработка. Я хорошо и ровно учился по всем предметам. Меня увлекали на разных этапах математика, физика, химия, девушки, спорт и литература.

История меня тоже увлекла, как вы поняли из предыдущей главы.

Спорт и девушек в качестве направляющих жизненного пути я отбросил сразу. Правда, по-настоящему это удалось сделать только со спортом. Девушки, а потом и женщины, еще долго существенно влияли на конфигурацию моего жизненного пути. Но хватит об этом.

Почему-то в то время из поля зрения входящего в жизнь юноши совершенно выпадали такие нормальные человеческие занятия, как хлебопашество, слесарное и столярное дело, строительство, торговля и многое другое. Я говорю о юношах из так называемых «приличных» семей.

Выбор был таков: наука, искусство, военное дело.

Последнее, если говорить обо мне, фигурировало чисто номинально как наиболее простое. Отец легко мог составить мне протекцию в любое высшее воинское училище. Именно поэтому мысль о таком жизненном пути сделалась мне ненавистной. Кроме того, я уже говорил о своем отношении к армии.

Я считал и считаю сейчас, что распространенная идея – идти по стопам своего отца – является неплодотворной. Она неплодотворна во всех случаях. И в том, когда отец добился на избранном поприще известных высот, и в обратном.

Порассуждаем на эту тему подробнее. Она меня занимает.

Допустим, что отец достиг в своей области совершенства или весьма к нему приблизился. Так обстояло дело у меня. Тогда дорожка оказывалась проторенной. Сын долгое время мог следовать по ней, находясь в начальственной тени отца. Имя сына вливалось в имя отца, ничего не прибавляя ни тому, ни другому. Быть всю жизнь лишь сыном своего знаменитого отца – скучная перспектива для честолюбивого юноши. А я, напомню, был честолюбив. Сыновьям известных отцов очень трудно утверждаться и легко жить. Может быть, одно вытекает из другого.

Вы скажете, что бывает иначе. Сын может превзойти отца. Да, но тогда это будет как раз обратный случай. Следовательно, отец не добился крупного успеха, и сын со временем затмил его. Такое бывает реже или просто менее известно. Этот случай, казалось бы, благоприятный для сына, тоже чреват неудобствами. Он не совсем этичен по отношению к отцу. Последнему, может быть, и все равно – но каково сыну? Каково ему думать об отце как о неудачнике и ощущать себя стоящим на его плечах?