Семён Данилюк - Константинов крест [сборник]

Но и здесь не повезло. Отряд обнаружили без него. Обнаружили и блокировали. Среди ночи подняли полицейских и вместе с карателями бросили в лес. Надо отдать должное партизанам, — загнанные в ловушку, они отбивались отчаянно. Так что уничтожение отряда далось большими жертвами. Среди особо отличившихся в бою был отмечен и новый полицейский. Ничего не поделаешь: репутацию ненавистника советской власти приходилось доказывать на крови.

Перед началом Курской битвы Гулько перешел линию фронта. Сообщенные им сведения позволили советским войскам овладеть Льговом с минимальными потерями.

Однако в разведуправлении данный факт зачтен ему не был. Как бы ни оправдывался агент, главное для руководства заключалось в том, что задание осталось невыполненным. К тому же люди, засылавшие его, а значит, ответственные за результат операции, к моменту возвращения Гулько со своих должностей были сняты.

Это оказалось решающим. Гулько перевели в действующую армию, где он был чужим: без связей, без надежной поддержки. Всё приходилось начинать заново. И всё-таки он не поддался унынию. Активно проявил себя в СМЕРШе, был замечен и назначен начальником Особого отдела 108-го стрелкового корпуса.

Цену нового назначения Гулько понял сразу. О командире корпуса Полехине было известно, что он близок к Рокоссовскому, а значит, вхож в военную элиту. Стать незаменимым для такого человека — значит, получить новый шанс. И Гулько поставил на Полехина. Потому, в отличии от коллег-особистов, не конфликтовал со своенравным комкором. Напротив, не было поручения, которое бы начальник Особого отдела не выполнил, не было намека, который бы не уловил. Случалось, даже серьезно рисковал, покрывая по просьбе Полехина проштрафившихся офицеров. И хоть в служебных отношениях командир корпуса сохранял с начальником Особого отдела дистанцию, но во всех серьезных вопросах с мнением Гулько считался.

О том, что Полехина планируют отозвать с повышением в Генштаб, Гулько узнал из своих источников еще до того, как войска Федюнинского захватили Померанию. Сегодня утром пришел официальный приказ. И — подкожная информация, что несколько человек Полехину разрешено забрать с собой в Москву. И когда два часа назад комкор вызвал Гулько к себе, подполковник явился ободренный, с блеском в глазах — служба в Генштабе дала бы новый импульс заглохшей карьере. Увы! Вместо Москвы начальнику Особого отдела было предписано отправиться в 137-й танковый батальон и на месте разобраться с проштрафившимся командиром.

А по дороге заехать в особняк, где разместилась разведрота, и помочь капитану Арташову в поисках угнанной в Германию невесты.

Гулько продолжал стоять. Полехин нахмурился:

— Что-то непонятно?

Гулько проглотил ком обиды.

— Слышал, что отбываете, Василий Трифонович, — намекающе произнес он.

— Да, в самом деле, — Полехин, спохватившись, протянул лапищу для прощания. — Отныне будем служить порознь.

В этом брезгливом «служить порознь» невольно проступило истинное отношение армейского чистоплюя к ретивому службисту.

От генерала Гулько вышел бурый от ярости. Потому что в момент прощания ему был указан нынешний удел: разбираться с перепившими танкистами да разыскивать баб для генеральских любимчиков.

— Товарищ подполковник, — прервал размышления Гулько разбитной водитель. — Мы как: сначала едем арестовывать Гаврилова, а к Арташову на обратном пути? Я к тому, что разведчики где-то здесь разместились. — Он мотнул головой на сосновую рощу, в глубине которой среди зелени алым пятном сочилась черепичная крыша.

Встрепенувшийся Гулько разглядел впереди развилку, сделал знак притормозить.

— Кто ж с арестованным по гостям разъезжает? Сперва загляну к Арташову, а потом уж за Гавриловым сгоняем, — он выбрался из машины.

— Туда проехать можно, — водитель показал на колею.

— Ждать здесь! — коротко приказал Гулько. — Проверю, как службу несут. Многие сейчас бдительность потеряли.

Он углубился в кустарник.

— Сегодня злей обычного, — не удержался один из конвоиров, доставая кисет.

— Так есть с чего, — всезнающий водитель, не стесняясь, запустил лапу в чужую махорку, принялся крутить жирную самокрутку. — Ему опять рапорт о переводе зарубили. Сказали, чтоб в Германии дослуживал. А здесь после войны на чем отличишься? Ни тебе шпионов, ни диверсантов. Одна пьяная пальба да драки. Вот и бесится.

Едва Гулько свернул на тропинку, ведущую к особняку, как столкнулся с сухопарым пожилым немцем в тирольке.