Семён Данилюк - Константинов крест [сборник]

Ответил он, по-моему, пронзительно:

— Поймите, со смертью жены я перестал понимать, для чего жить. И тут встреча с вами. Должно быть, душа за этот года истосковалась, и — всё совпало, так что влюбился я в вас и впрямь неистово. И, если смогу, добьюсь. Но деньги на больных детей — это совсем другое. Это как начать жить заново. Потому что всему, что делаешь, — иная цена.

За эти дни мы встречались еще трижды. Он очень красиво ухаживал. Стихи, само собой. Много своих. Слабенькие, на мой, да на любой, вкус. Но по содержанию такие необычные образы, мысли удивительные. Что-то вроде философских эссе. А главное, я поняла, что никакой это не псих. Просто ранимый, беззащитный человек, которого несчастье сбросило с наезженной колеи и лишило прежних стимулов. А после нашей встречи вновь возникла тяга к жизни. И всё то, что обычно прячется внутри, устремилось наружу. Уверял, что я обязательно полюблю его, что его страсти нельзя не ответить, и будем счастливы. Я и сама стала подумывать, что, быть может, и впрямь появился мужчина, с которым смогу что-то выстроить. Знаете хорошо известное: женщина любит ушами. Так и есть. На третий день — а я знала, что, проводив меня, мчится по ночной трассе в свою Тулу, чтоб следующим вечером вернуться, — оставила его у себя. И двое суток были наши! Мне показалось, что во мне зарождается то, о чем уж не мечтала: новая судьба.

Она уныло выдохнула.

— А затем этот треклятый телефонный звонок! Он заговорил виновато, сбивчиво, что с деньгами затягивают, но он всё порешает. Должно быть, вот это новоязовое «порешаю» и вывело меня из себя. Решила, что все обещания были враньем, чтоб затащить очередную дуру в койку. Что и удалось. Да еще, доверившись, я запустила на одну из пациенток больничный процесс, и девочку уже в Москву привезли. В общем, в сердцах брякнула что-то о пустобрехах, бросила трубку. На следующий день опомнилась, позвонила. Но — телефон не отвечал. А потом вместо отца ответил Лёвушка. От него и узнала, что Зиновий отравился.

В горле у нее клокотнуло. Заманский потянулся к минералке на подоконнике, но Елена жестом остановила.

— Как же я не подумала, насколько в нем все шлюзы открыты! Что он без кожи живет. Едва-едва нарастать начала.

— Значит, полагаете, из-за вас? — уточнил Заманский.

Горькая усмешка Елены была ему ответом.

— Может, и ситуация с сыном усугубила, — предположила она. — Зиновий как-то пригласил в ресторан. Я пришла, а он с Лёвой. Он-то хотел нас сблизить. А получилось, — хуже некуда. Тот тоже не ожидал, — лицо перекосило.

— Как думаете, Лев знал о деньгах, что обещал вам отец?

— Наверняка, — она повела округлым плечом. — Зиновий всегда с гордостью упоминал его как своего компаньона и наследника, из которого вырастит настоящего антиквара. Полагаю, у них не было денежных тайн. К тому же за столом он напрямую заговорил, что собирает деньги для фонда.

— И как отреагировал сын?

— Смолчал. Но так, что лучше б высказался. Прошелся по мне взглядом, будто наждаком. Не думала, что домашний ребенок, каким он мне казался, так умеет. Да и в фонд он, как я поняла, ни в какой не поверил. Если б не для детишек, сама б отказалась.

— После смерти Зиновия не пытались сыну об этих деньгах напомнить?

— С чего бы? — Елена удивилась. — Во-первых, это была воля Зиновия, а не сына. Если б посчитал нужным, завещал бы исполнить.

Заманский согласно кивнул, — и сам об этом подумал.

Елена поднялась, подняв тем и собеседника. Собралась выйти, но не смогла, слишком клокотало внутри.

— Как же так бывает! — простонала она. — Пять лет не живешь — пребываешь в безысходности. Вдруг — вспышка, озарение, провидение новой жизни. И тут же опять исчезает. А ты остаешься в своей унылости. Потому что к тебе с распахнутым сердцем и содранной кожей… А ты, почитающая себя за утонченную натуру, на поверку оказалась дура из дур.

В горле ее заклокотало. С усилием перевела дыхание. Приостановилась в дверях.

— Может, помните у Гёте знаменитое? Что было сначала — «слово» или «дело»? Так вот, слово и есть дело. Страшное по своим последствиям… Теперь с этим жить! Знаете, как Зиновий о себе острил? Дожитие мое! Вот и я отныне в дожитии.

Спохватившись, вытащила из сумочки визитку, положила на край стола. Коротко кивнув, вышла.

К коттеджу Плескачей Заманский подъехал к двум ночи.

Дом был темен. Лишь в холле верхнего, гостевого этажа угадывался приглушенный свет.

Зиновий был хорошим хозяином, — даже половицы под ногами не заскрипели. Потому на гостевой этаж Заманский поднялся незамеченным и неуслышанным.