Пётр Алешковский - Владимир Чигринцев

На прямом и гладком отрезке шоссе «жигуленок» вдруг дернулся, клюнул носом, затем подскочил, заюзил и потерял управление. Руки вцепились в баранку, но бесполезно — по стремительной кривой машину сносило в кювет. Замелькали кусты, желтые листья берез, затем — тупой удар, жуткий рывок за шиворот, ноги взлетели вверх, голова — вниз, и… тишина.

Инстинктивно поскорей выполз наружу: лицом в траву, руки почему-то сцепил на голове. Потом испуганно оглянулся через плечо — машина лежала на крыше, зарылась носом в неглубокое болотце, неестественно взметнув в небо задние колеса. Труба посередке днища и мертвый кардан делали ее похожей на скелет ископаемого. Канистры, запаску, инструмент разметало веером по сторонам. Сладко воняло горячей смазкой и пролившимся бензином. Мотор тихо работал вхолостую.

Чигринцев догадался нащупать ключ, вырубил зажигание. Затем нырнул назад в салон. Вода уже затекла внутрь, тихая, с обязательной зеленой ряской, покачивалась на лобовом стекле, на крыше. В ней, как рыбки в аквариуме, плавали намокшие пачки сигарет, гаечные ключи из бардачка, намазанные литолом банки с тушенкой. Николая придавило рюкзаком. Он не шевелился, только тихо стонал.

Не страх пока, первая дрожь резанула по телу, воротничок прилип к шее. На раздумья не было времени. Воля откинул рюкзак, ухватил мычащего Николая под руки. Крепкое его лицо было залито темной кровью, на лбу набухала невероятная розовая шишка. Причитая срывающимся голосом, выволок тело наружу. Николай тупо завертел стеклянными глазами, потянулся встать, но со стоном осел на мокрую землю.

— Как ты, Коля, больно?

Тот провел рукой перед лицом, отгоняя солнечных мушек, тронул ладонью лоб и, разглядев на пальцах кровь, тихо произнес:

— Херня, выпутаемся, нога болит.

С шоссе бежали безликие мужики. Николая подхватили, потащили в чей-то «рафик», уложили на сдвоенное сиденье.

— Я приеду, приеду, крепись, Коля, — без устали повторял Чигринцев. Тот вроде совсем очнулся, лежал, как вытащенный на берег карп, жевал фиолетовыми губами, стараясь выдавить улыбку.

— Сам-то ты как? — в который раз спросил помогавший мужик.

Чигринцев наконец расслышал, точнее, принял вопрос. Сразу подогнулись ноги, задрожали мелким студнем пальцы, тело обмякло, он осел на подножку микроавтобуса. Закрыл глаза. Сердце екало, удары его больно отдавались в пустом, резонирующем желудке. Легким не хватало воздуха. Но на секунду, на считанную секунду. Откуда-то пришла уверенность — с ним все обошлось. Против воли поднялся, ступил ногой, другой, покачал плечами, вслушиваясь, охлопал грудь, тело, помял шею.

— Ничего! — Он истерически завопил: — Ничего, мужики, ни царапины!

«Рафик» с Николаем покатил в районную больницу, кто-то погнал на пост ГАИ сообщить, водители двух легковушек постояли для приличия в скорбном молчании и, убедившись, что с Волей все в порядке, похлопали по плечу, тронули дальше.

Он остался один. В низине, в болоте, грязный, мокрый, усердно ползал по кочкам, бездумно собирал разлетевшееся барахло, спасал рюкзаки из салона. Тело потеряло чувствительность. Проезжавшие по трассе, любопытствуя, тянули шеи, он не обращал на них внимания. Вытаскивал скарб наверх, на обочину, укладывал поудобней в компактную кучку.

Затем оглядел машину. Заднее колесо лопнуло на ходу — Воля вспомнил первый толчок. «Жигуленок» протащило по скользкому асфальту, слава Богу, не выкинуло на встречную полосу, швырнуло в кювет. Он не стал осматривать дотошно — раскоряченная машина рождала ненависть и отвращение. Вскарабкался по косогору, сел на уцелевшую канистру, спиной к аварии, принялся ждать ГАИ. Мелко тряслись губы. И вдруг все чувства как отрубило. На глаза наползала серая пелена. Только мокрая трасса, проносящиеся машины, мертвое железнодорожное полотно, провисшие провода от столба к столбу, напряженный лес и острый запах растекшегося, все заглушающего бензина.

Лейтенант ГАИ Доронин прибыл через полчаса. Воля уже основательно намерзся не столько от промозглой погоды и мокрой одежды, сколько от ощущения покинутости всеми и навсегда.

Лейтенант был молод, а румянец во всю щеку заявлял, что его владелец наверняка не курит и бегает по утрам. Он не матерился через слово, был обстоятелен, по-воински корректен — словом, являл собой тип младшего офицера с картинки. Машина его — белая рядовая «восьмерка», явно не новая, но чистая, без всяких там брелочков, лишних лампочек и блатных наворотов современного папуаства — была ему под стать.