Пётр Алешковский - Владимир Чигринцев

— Художник, наш художник пришел, проверяет меня, ясно?

Мужики, слегка расслабившись, протянули руки.

Приехали на ЗИЛ пробивать в колхоз грузовики. Навезли, как водится, гостинцев — плату за постой — и по-холостяцки с утра уже зарядились как следует. Рыжий, что помоложе и побойчее, протянул Воле стакан, но Чигринцев отказался.

— Как хочешь, а мы с ребятами выпьем, — хихикнул Аристов.

Они и выпили. Закусили, но таращились на Волю по-прежнему, пришлось их разговаривать специально. На кухне Аристов засуетился, подавал реплики к месту и не к месту, старался угодить и Чигринцеву и мужикам и, кажется, сам себе становился противен: морщил губы и крутил головой. Оттого только упрямо прибавлял темп и сыпал словами — вставить в его монолог фразу было не просто.

Один из приехавших, сильно пьяный уже Валентин, грузный, в теплой байковой рубахе, сопревший от духоты, весь плачущий потом, от вынужденного молчания отключился и пал на скрещенные на столе руки. Второй, рыжий Николай — аристовский троюродный, блюдя права родственника, кое-как разговор поддерживал.

«Что он им тут наплел?» — подумал Чигринцев, наблюдая за аристовским концертом. Тот же неутомимо «блистал» перед «деревней», и дешевенькое, и ничтожное это желание выставиться порождало только одну общую неловкость.

— А я тебя знаю, Вовка, ты к ученому в Бобры наезжал! — вдруг невпопад, перебив тираду Аристова насчет его великих в Москве связей, выпалил Николай.

— Случалось, — ответил Чигринцев сдержанно.

— К нам снова не собираешься? А то махнем! Получим машины и махнем! Охотишься?

— Еще как, у него ружье знатное, — ввернул Аристов.

— Так за чем дело стало, давай!

— А он, может, и собирается, у него там дела есть семейные, кроме охоты, — начал Аристов, но осекся, поймав гневный Волин взгляд. — Это он меня вчера транспортировал, — с ходу умело переключился и гордо ткнул в Волю пальцем. — Вообще, мужики, не смотрите, что художник, он наш человек, а не пьет, так, значит, не может!

Не понятно, кого Аристов больше стеснялся — своих или его, Чигринцева, именно стеснялся, а потому никак не мог сказать попросту, естественно.

— Да пошел ты, Витька, что ты липнешь как банный лист к заднему месту, мы с мужиками и без твоего суфлерства договоримся.

В глазах Николая блеснули поддержка и понимание.

— Ты вот что, вали кулем, не порти песню, заехал — спасибо, — грубовато-товарищески отмахнулся пристыженный Аристов и сник было, но на секунду — так и лезла, так и рвалась из него «хмарь», как выразился вчерашний шофер. — Кстати, чтоб не забыть, Княжнин звонил утром, пробил он дело — дипломат согласен, впрочем, он Княжнину должен.

По Николаевым глазам Воля уловил, что и этот вопрос здесь обсуждался.

— Одного не пойму, — Воля не сдержал досады, — какой со всего этого Княжнину навар?

— Э-э, братец, а Ларри? Невелика шишка, но круг, круг общения совсем иной, чем тот, что Княжнин в Америке имеет. Связи в гуманитарно-культурных сферах!

— Во, сукин сын, не упустит своего! — восхищенно воскликнул Воля.

— Большого полета человек, вот увидишь, — блаженно улыбнулся Аристов.

— А что, связи — великое дело, — вставил рыжий Николай, — выходит, и в Америке связи все решают, так я понял?

— А в Америке что — нелюди живут? — очнулся вдруг Валентин (выходит, внимательно слушал), поднял свою тяжелую голову и произнес, как вердикт огласил: — Были б у нас связи на ЗИЛе, мы б тут сидели? Ха! Сегодня бы назад катили! — И, почувствовав, что сказал слишком резко, слишком обидно для насулившего им златые горы болтуна хозяина, многозначительно поднял стакан: — Большое дело! Пьем, значит, чтоб вас обоих соблазнить на поездку — клад искать! — Ухмыльнувшись, он выпил, уверенный, что принятие стакана — лучший способ загасить неловкость.

— Рассказал? — вырвалось у Воли.

— Ты что, и правда сдурел — какой там клад? — запричитал, оправдываясь, Аристов. — Спроси у мужиков, они все места как свои пять пальцев знают, ничего, никогда, ни за что!

— Слушай сюда, Вова, нет там, в Пылаихе, никакого клада и не было никогда, моя бабка б знала, — подтвердил рыжий серьезно, опорожнив стакан.

— Его бабка бы знала, — медленно и с трудом поддакнул грузный Валентин, — знающая старуха.

— Веришь, — не отставал рыжий, — бабка бы знала, факт говорю, она у меня колдунья.

— Ну вас, пойду я от греха. — Воля встал и повернулся к двери.

— Эт мы не принуждаем — сам хозяин, а захочешь, всегда приезжай запросто, на него не смотри, его к нам калачом не заманишь.