Наталья Симонова - Жизнь как цепочка обстоятельств (сборник)

– Я-то при чем! – огрызнулась Таня. – Чего ты на меня набрасываешься? Я, что ли, все унесла? И ничего не собираюсь говорить, я с ним вообще не разговариваю! – буркнула, скрываясь в детской. Даже спина дочери выражала сердитый протест и обиду.

Марина закусила губу, но слез не осилила. На душе скребли кошки. Вечно она срывается на детях! Выплескивает на них свою досаду, невыносимую с непривычки боль, совсем изъевшую разнеженную долгим благополучием душу. И ничего она не может с собой поделать: любимые сын и дочь стали куда большей обузой, чем раньше.

Таня вернулась, села рядом, глядя исподлобья.

– Мам, не плачь, – сказала, – обойдемся мы без этой лампы. И без магнитофона обойдемся. Может… он еще отдаст, – добавила жалобно. – Ну не плачь, а то я тоже заплачу.

Миша, уткнувшись в маму, ревел в голос. Таня смотрела хмуро.

– Обойдемся, – прошептала, стиснув зубы. «А как хорошо было…» – пронеслось в голове. «Теперь этот ушел и все забрал… И нет ничего…» – тягостные мысли всплывали, точно мусор со дна. Но тоска по вещам все-таки была переносимой, а больную любовь к папе Таня давила ненавистью. Она вздохнула и опять вспомнила про школу: «Девочек теперь нельзя пригласить…»

Она молчала, уставясь в пол, машинально поглаживая по плечу плачущую маму. «Ничего, – подумала с отчаяньем, – мама должна что-нибудь придумать!» Но, взглянув искоса, безнадежно вздохнула.

– Ничего, ничего… – забормотала вслух, глуша тревогу, – не плачь, не плачь…

Ну и денек сегодня выдался, прости господи!

Единственное светлое пятно – лампу наконец-то забрал! Слава богу, потихонечку отваливаю, развязываюсь с ними… Еще повезло – истерички этой не было. Добром ведь ничего не отдаст! А так – спокойненько, по-деловому, снял, уложил – до свидания! А то б она… Вспомнить только, как за книги меня крыла. Книги унес! Ей-то они зачем?! Смешно, ей-богу! Или музыкальный центр – ну, уела совсем! Можно подумать, в музыке чего-то смыслит! Центр ей нужен… Пыль в глаза пускать!

Да нет, повезло, просто повезло с этой лампой!

Марина достала альбом с фотографиями. С фоток смотрела она сама – яркая, роскошная, пленительная – настоящая красавица. На многих карточках с нею рядом улыбались муж и дети. На море… В зоопарке… Дома… Вот всей семьей на Пушкинской площади. Ну да, это в мае, потом еще в Макдоналдсе… еще так смеялись… На фоне Пушкина снимается семейство… Вспомнилось, как они вдвоем с Сережкой ходили на концерт Булата Окуджавы.

Ага, будем счастливы, как же! Просто обязательно!

Зазвонил телефон.

– Уложила детей? – спросила Ира. – Что делаешь?

– Фотки смотрю, – промямлила Марина.

– Понятно. Раны бередим, – заключила подруга. – Ой, Мариш, мне так их жалко – и Мишаню, и Танюшку. Ну не погружайся ты в эту хандру, ради бога, переключись на ребят! Когда очень кому-то сочувствуешь, о себе уже как-то меньше плачется, вроде оттягивает.

– Да детям-то как раз все более-менее по фигу, не волнуйся. Это меня лихорадит, а им-то что… Танька к отцу и не выходит, в детской отсиживается. А Мишка вообще не догоняет. Сегодня вот любимому папочке конфискацию имущества помогал производить, сам хвалился… Ну! Костров ведь у нас кварцевую лампу утырил… Ага, очередная контрибуция… Ну да, меня дома не было. Так Миха говорит: я, мол, папе помог! В общем, детки не то чтоб уж очень переживают, это я тут умираю, а они как жили – так примерно и живут, огорчений с гулькин нос, не более.

Ира повздыхала с сомнением и отстала.

«Мы будем счастливы…» Марина отыскала кассету Окуджавы. Старый магнитофончик, слегка пощелкивая, все-таки запустился, в комнате поплыл бередящий душу голос мэтра:

Ничего себе – «мелкие злодейства»! Еще и обаятельны – как понять? Ну, ему виднее… «Мы будем счастливы…» Ага! Будем, будем! Кто ж нам это счастье устроит, интересно, Пушкин, что ли?

А хоть бы и Пушкин. Вообще, надо, конечно, как-то выбираться.

Снова позвонила Ира.

– Ну хочешь, я приду? – спросила.

– Не хочу. Я Пушкина хочу почитать.