Михаил Найман - Плохо быть мной

— Ты симпатичный, и что плохого в том, чтобы позвать тебя? Почему я должна плохо о тебе думать? Ты же сам говорил, что хотел этим заняться, — добродушно объяснила она.

Я посмотрел на нее с завистью. Жизнь была для нее чем-то само собой разумеющимся, простым. Мы стояли чуть поодаль от остальной группы и давали бездомным горячий чай. Моя новая знакомая наливала его из термоса, я держал стаканчики. Когда бездомный подходил за чаем, она говорила, чтобы он держался за верх стаканчика, потому что очень горячо. Каждому. Они благодарили ее и меня тоже и говорили, чтобы она не беспокоилась, у них руки привычные, и прибавляли, что Господь нас с ней не забудет, а она отвечала, что рада им помочь и надеется, что Господь их тоже не забудет, и все это было ничуть не сентиментально.

Она выглядела как студентка, которую легче было представить себе в клубе или на вечеринке в Нью-Йоркском университете. Я разговаривал с ней и чувствовал сожаление по поводу собственной жизни и что-то вроде угрызений совести. Глядя на нее, мне очень захотелось быть там, где была она, и находиться рядом с той жизнью, какой она живет. Мне это показалось легким разрешением всех моих проблем и легким ответом на все мои терзания, и я даже удивился, как это не додумался до такого раньше.

Парень, который разливал суп, велел бездомному, попросившему добавки, подождать, чтобы хватило всем. Моя знакомая рассмеялась и сказала, что Джеймс ужас какой свирепый. Джеймс не производил впечатление свирепого, хотя вид у него был и правда немного суровый и мрачный.

Один молодой парень спросил, есть ли у нее бинт, потому что у него гноится нога, и она полезла в сумку. Следующим к нам подошел внушительный негр грозного вида, но девушка не испугалась, а назвала по имени. Вот он был очень свирепого вида и больше походил на гангстера, чем на бездомного.

— Здравствуй, Элизабет, — буркнул он. — Я пришел сюда совсем не поесть. Пришел поговорить с Амандой.

— Может, все-таки поешь, Ксавье? Суп очень вкусный. Его готовила Лу.

Парень отказался.

Элизабет сказала, что Аманда сегодня не пришла. Он спросил, не заболела ли, я увидел, как он встревожен.

— За такую девушку и жизнь можно отдать! — неожиданно выпалил он.

Я почувствовал, что прекрасно понимаю, о чем он говорит, и в тот момент я был уверен, что тоже готов отдать жизнь за Аманду. Парень был грозный, я был рад, что не встретился с ним при других обстоятельствах, например в Бронксе.

Следующим был бездомный лет пятидесяти. У него была длинная седая борода, он напоминал русского крестьянина и Эрнеста Хемингуэя одновременно. Он назвал Элизабет размер своих джинсов, сказал, скоро зима, а у него ни носков, ни зимней одежды. Она обещала принести на следующий неделе и спросила, не думал ли он устраиваться на работу. Он ответил, что совсем не думал — то есть вообще. Элизабет сказала, что если все-таки надумает, пусть скажет ей — организация поможет ему устроиться. Ладно, сказал он. Ясно было, что он никогда об этом думать не будет. В его положении не только о работе, даже о том, как жить дальше, думать не хочется.

— Земля меня не принимает, — сказал он. — Нет мне на ней места. — Он стоял, широко расставив ноги, эту фразу следовало понимать в буквальном смысле: почва, на которой мы стояли, не позволяла старику на ней держаться, по ней ходить.

Но тотчас лицо его сделалось плутоватым, он спросил, не хочет ли Элизабет выйти за него замуж, она ему очень нравится, он думает, они вполне друг другу подходят.

— Я уже обещала Аливину выйти замуж за него, — рассмеялась Элизабет, кивнув на старика в лохмотьях, который, увидев, что она на него смотрит, тут же замахал ей рукой. — Не думаю, что Аливин будет рад услышать, что кроме него я выхожу замуж за кого-то еще.

— Да Аливину не нужна жена! — запротестовал он. — Он и так сам убирает, готовит и стирает себе белье.

Я сказал, что это отличная шутка и я обязательно кому-нибудь ее расскажу, как только выдастся случай. Элизабет и бездомный одновременно меня спросили, есть ли у меня кто-нибудь, кому я могу рассказать, явно имея в виду девушку. Я вспомнил Полину, настроение у меня испортилось, и я им не ответил.

В ходе разговора Элизабет со стариком всплыло, что его фамилия Диккенс. Я вмешался и сказал, что такая же у великого английского писателя: знает ли старик это? Он ответил, что нет. То есть он знает Диккенса и даже читал «Лавку древностей», но ему не приходило в голову, что это одна и та же фамилия, он думает об этом сейчас в первый раз. Он был под сильным впечатлением, это порядком его взволновало. Он почесал в затылке, покачал головой, проговорил «вот это да». Элизабет сказала, что обожает Диккенса, «Крошка Доррит» — ее любимая книга, вам, должно быть, приятно, что у вас одинаковая фамилия с таким замечательным писателем. Старик признался, что ему это не особенно приятно. Она рассмеялась, спросила почему, я тоже начал смеяться. Бездомный объяснил, что знаком в основном с людьми, которые обращают внимание не на литературу, а на то, что корень его фамилии — «дик», что означает член, и потому он не то чтобы на седьмом небе от счастья, что носит фамилию Диккенс. Элизабет сказала, что не стоит обращать внимание на всякие глупости. Старик ответил, что в общем все нормально, но иногда раздражает, когда ему говорят, что у него маленький Диккенс или что Ричи ходит по Нью-Йорку без одеяла и точно застудит себе Диккенс. Но ничего страшного, бывает хуже: у него есть друг по фамилии Гей, и кому приходится по-настоящему солоно, так это ему.