Михаил Найман - Плохо быть мной

— Представляешь, — он впервые посмотрел на меня, — обычно иду в тату-салон, а тут сам решился набить. Посмотри! — Он энергично вздернул рукав.

Это была самая уродливая татуировка, которую я видел. Зеки в советской тюрьме делали более качественные. По-настоящему убогая и не факт, что безопасная. Парень изуродовал себе всю руку. И еще я увидел, что рука сплошь покрыта шрамами — глубокими, уродливыми. Некоторые были совсем свежие. На них было невозможно смотреть.

Стоял солнечный осенний день, а он трясся, зубы громко стучали, будто это Северный полюс. Я спросил, все ли с ним нормально, он небрежно отмахнулся, бросил «да» и продолжил стоять и трястись, смотреть куда-то в сторону и говорить, что татуировки — это прекрасно, и последнее время он все чаще задумывается, не настала ли пора добиться чего-то в жизни. В этот момент в здании напротив хлопнула дверь и оттуда вышел парень в бежевой шляпе, какие носили на курортах в прошлом веке. Человек прошел несколько шагов, остановился и остался стоять на противоположной стороне. Я думал, поглядит и пойдет дальше, но он стоял и разглядывал нас с откровенной недоброжелательностью.

Мой собеседник повторил все сначала: что подсел на татуировки, одну набил себе сам, думает заняться этим серьезно. Его нервозность передалась мне: я заметил, что невольно тоже стал дрожать.

— В моей жизни произошли большие перемены, — снова сунул он мне под нос тату. — Пришло время показать родителям, что я не зря прожил в Нью-Йорке и добился чего-то в жизни. — Нас с ним одновременно передернуло.

В эту минуту парень в шляпе снялся с места и стал переходить улицу размашистыми шагами. Он начал говорить еще до того, как подошел, и я не сразу понял, что говорит он со мной. Подойдя, он приблизил к моему лицу перекошенную физиономию почти вплотную и принялся на меня орать.

Кричал, что я совсем потерял человеческий облик и не берегу ни себя, ни окружающих меня людей. Если надо через кого-нибудь переступить, я это сделаю не задумываясь, потому что когда человек становится на дорогу зла, он опускается и превращается в свинью, и тогда пути назад уже нет.

— Это как всемирный потоп, — объяснял мне парень в панаме. — Люди опустились настолько, что Богу ничего не оставалось, как их потопить. Так и ты — пал ниже некуда и потерял человеческий облик. Чтобы вернуть его, нужно изменить себя; чтобы изменить, нужна сила воли, а ее у тебя нет. Так что единственное, что может положить конец твоему свинскому поведению — это вмешательство высших сил. Всемирный потоп, или чтобы худо-бедно кирпич упал на голову.

— Это до чего надо дойти, — гневно воскликнул пришелец-незнакомец вне себя от возмущения, — чтобы ранним утром рыдать над мультфильмом про Дональда Дака?! А подкидывать Дину в виски ЛСД зачем? И теперь ты стоишь перед Майком и тянешь его за собой! — энергично кивнул он на моего собеседника. — Я тебе говорил, Майки, чтобы ты себя берег и не знался с людьми, которые могут сбить тебя с пути? — повернулся он к татуированному, с ненавистью глянув на меня.

— Ты Кевину для чего сказал, где я живу? — вновь обратился он ко мне. — Он и сейчас у меня! — Панама мотнул головой на дверь, из которой вышел. — Завалился ни свет ни заря, поставил в видик «Девять с половиной недель», смотрит, как Ким Бейсингер и Микки Рурк поливают друг друга медом и украшают сверху клубникой. Развалился на моем диване и целует этого дырявого гомика в губы. С тобой вообще нельзя иметь дело, Джошуа! Знаешь, что про тебя сказал Людвиг? Что с Джошуа иметь дело — это как пытаться найти Бога в публичном доме, а если Джошуа пойдет на дно, считай, сто процентов прихватит и тебя.

Татуированный сказал моему новоявленному врагу, что я не Джошуа. Тот и не почесался. Показал мне на Майка и предупредил, что увидит меня еще раз с ним и узнает, что Майк принялся за старое, — возьмет вот такой нож и сделает вот так, — он провел указательным пальцем себе по горлу. После этого теми же размашистыми шагами двинул в сторону Второй авеню.

Остановился на светофоре — дали зеленый свет, пошел. Прошагал уже полперехода, и тут с него упала шляпа. И валяется на перекрестке. Он к ней подкрался, воровато огляделся, резким движением поднял с земли, нахлобучил и бросился бежать. Мы наблюдали за ним до тех пор, пока фигурка стала уже плохо различима, а он все несся и несся, как будто его засекли с чем-то постыдным или противозаконным.

Мы смотрели на панически удаляющегося моралиста, моего нового знакомого. Я сказал, что дом, из которого он вышел, очень престижный, в нем, наверное, дорого жить, так что странно, что здесь живет тип, как бы это сказать, такого разряда.