Михаил Найман - Плохо быть мной

— И тогда ты становишься счастлив.

Он впервые посмотрел на меня серьезно. Так, наверное, он смотрел на людей в свои прежние времена, когда те были должны ему деньги. Так или иначе, мне от этого взгляда сделалось не по себе.

— Счастлив? Почему счастлив? Ты слишком много думаешь, друг, — повторил он, мне показалось, с неудовольствием. — Так может говорить человек, у которого много времени и денег, которые присылают ему мама с папой. Я хорошо знал, что такое смерть, когда был на улицах. Смерть — это когда нет жизни. Вот почему, когда выбираешь уличную жизнь, надо быть собранным в комок. И я туда не возвращаюсь. Тюрьма помогла мне — там я нашел Бога. Я сейчас со свидетелями Иеговы. Считай, хожу с ними в один сортир. Я тебе кое-что покажу.

Он достал книжечку, скрепленную, как те самые школьные тетрадки у нас в Москве. На первой странице нарисован лежащий на земле мужчина и другой, с занесенной то ли лопатой, то ли ломом. Внизу написано: «Убийство».

— Так делать нельзя, — сказал негр без выражения, как заученный урок, и перелистнул страницу.

На ней изображены парочка и уходящий от них человек, несущий в руке сумочку. Под картинкой подписано: «Воровство».

— Так делать тоже нельзя, — точно так же повторил негр.

Я ждал прелюбодеяния, мне было интересно, как они выкрутятся. В середине книжечки был белый человек в расклешенных брюках, с усами и прической афро. Рядом с ним танцевала женщина с подколотыми волосами, в длинной белой юбке. Над ними блестел диско-шар.

— И этого нельзя? — спросил я.

Взгляд Эскобара стал задумчив.

— Раньше у меня было три женщины в одну ночь, сейчас я смотрю на это по-другому. Сейчас мне будет трудно, очень трудно. Я еду в пригород Нового Орлеана к двоюродной сестре. У ее мужа прачечная, он согласился взять меня туда работать. Мне сорок пять лет, у меня нет никого, кроме Бога. Свидетели Иеговы меня учили чему? — Его лицо сделалось деревянным. — Вместо зла надо делать добро, — произнес он медленно, по складам. Как двоечник, который не очень-то понимает смысл выученного. — Вот, возьми двадцать долларов, — сказал он.

Кошачья грация пропала, он принялся помахивать бумажкой, как ребенок, которого только что научили есть с ложки. Я стал отнекиваться.

— Может, твоей девушке? Позволь, я к ней обращусь…

— Эстер! — позвал я.

Он протянул ей руку с таким изяществом, что я подумал, что если улицы учат таким манерам, люди из высшего света должны отдавать своих детей в гетто.

— Возьмите двадцать долларов.

Эстер удивленно хлопнула ресницами.

— Ну тогда хотя бы не откажитесь сесть на мое место. Вам, наверное, приятнее будет сидеть с вашим другом.

Мы поменялись местами, Эскобар расшаркивался. Потом уже с нового места пытался всучить нам деньги. Вдруг мне показалось, что он стал подозрителен. То ли разговор со мной оставил у него осадок. То ли я чем-то вызвал недоверие. То ли люди вообще вызывали у него недоверие. Может, это привычка со времен его уличной жизни. Он смотрел на меня даже не боковым зрением. Это была скорее смесь обоняния с осязанием. Он сидел вытянувшись, как струна, а кончики ушей были напряжены, как у рыси. Я был у него как на ладони и занервничал.

— Послушай, — повернулся я к Эстер. — Это вообще наш автобус? Мы хоть едем куда надо? Надо проверить, на тот ли рейс мы сели. Извините, — потянулся я к сидевшему наискосок через проход.

— Что ты дергаешься? — цыкнул на меня Эскобар, хотя я обращался не к нему.

— Хочу узнать, что мы сели на нужный автобус. А то боюсь, что…

— А ты не бойся, брат! И не нервничай. Когда чуваки начинают нервничать, они могут заставить нервничать других чуваков. Знаешь, что бывает, когда начинают нервничать другие? Среди них попадается кто-то слишком нервный. И знаешь, что бывает тогда?

— Нет.

— А ты хоть что-нибудь знаешь? Сколько я с тобой общался, ты ни одного вразумительного ответа не дал. Может, ты еще свою подругу спросишь? Она тебе вроде во всем помогает. Ты, когда дело доходит до мужских разговоров, тоже просишь ее помочь?

— Да вроде нет.

— Опять нет? Что это у тебя все нет да нет? Ты совсем беспечный. Ты хоть в курсе, что тебе может попасться кто-то слишком нервный на этом рейсе? Что ты путешествуешь по Штатам, будто это экскурсия по Диснейленду?

— Не знаю. Может, потому, что если не ожидать худшего и не видеть в каждом обидчика, меньше шансов, что сосредоточишь на себе внимание и вызовешь неприязнь.

Эскобар какое-то время пристально смотрел на меня. Потом на лице его появилась усмешка.