Эрик-Эмманюэль Шмитт - Евангелие от Пилата

Вернувшись на улицу, мы немного прошлись, чтобы встряхнуться и размять конечности. Но мысленно не покинули двора, ибо попали под власть Саломеи.

– Она действительно очень хороша собой, – произнес я, чтобы нарушить затянувшееся неловкое молчание.

Каиафа сплюнул на землю.

– Это хуже, чем если бы она была просто красива.

Некоторое время мы шли молча. Саломея пленила нас. Мы даже забыли, зачем приходили ее слушать.

Через некоторое время мы остановились у фонтана. Тень платана и журчание воды внесли успокоение в наши смятенные души и немного просветлили головы.

– И что же она рассказала? – спросил я.

– Безумную повесть о том, что она якобы видела Иисуса живым. Вначале она его не узнала. И он сообщил ей радостную весть для нее: он ее любит.

– Кто этому поверит?

– Никто. Но весь народ явится в малый дворец, хотя никого это особо не интересует. Люди приходят, чтобы посмотреть на Саломею, послушать ее, но не вслушиваться в ее слова. Саломея безобидна, мужчины будут на нее пялиться, женщины – говорить всякие пакости. И ничего больше.

– Не думаешь ли ты, что она действует по чьему-то наущению?

– Нет. И это утешает меня. Быть может, за всеми этими событиями и не скрывается никакого плана. Быть может, даже нет прямой связи между похищенным телом и бреднями Саломеи. Эта девушка просто-напросто сумасшедшая. Безумица из дома Ирода. Такие есть в каждой семье и в каждой деревне. Слух о воскресении Иисуса не распространится.

Мы немного успокоились. Исполнение властных функций всегда связано с тревогами. Правителю надо упреждать катастрофы, а после нескольких лет нахождения у власти всегда ожидаешь худшего. Утром мы боялись, что ситуация ускользает из-под нашего контроля. Увидев Саломею, мы обрели спокойствие. Но оставалась главная задача – отыскать труп. Мы с Каиафой решили объединить усилия.

– Когда мы найдем мертвое тело Иисуса, – сказал я, – то выставим его у стен города, как делают греки, и мои легионеры будут его охранять. Там он будет гнить целую неделю, пока не восстановится порядок.

Мы уже расставались, когда Каиафа удержал меня за руку. На углу площади собиралась толпа.

Я увидел женщину на осле. Это была очень красивая зрелая женщина с тонкими губами, изящными скулами, точеным носиком. Таким лицом никогда не устанешь любоваться.

Каиафа прошептал:

– Мария из Магдалы.

Я с восхищением разглядывал ее. В ней ощущалось благородство: высокий ровный лоб, простая, но красивая прическа: тяжелые черные волосы были перекинуты через левое плечо и ниспадали ей на грудь. Она сидела на осле, но была воплощением царственности.

Каиафа оторвал меня от созерцания Марии. Он сообщил мне, что она блудница из северного квартала.

К ней стали сбегаться женщины, словно привлеченные исходившей от нее силой.

– Я видела его! Я видела его! Он воскрес.

Темноволосая женщина произносила эти слова жарким низким голосом, столь же чувственным, как и ее черные глаза и длинные трепещущие ресницы.

– Радуйтесь. Он воскрес. Где его мать? Я хочу говорить с ней.

Люди расступились.

Из бедного глинобитного домика вышла пожилая крестьянка. На ее лице отражались все тяготы жизни, проведенной в работе, усталость от тяжело прожитых лет. Глаза ее распухли от недавних слез. Эта старуха только что потеряла сына, обреченного на унизительную пытку, но находила силы, чтобы радостно принять тех, кто шел к ней.

Блудница пала перед ней ниц:

– Мария, твой сын жив! Я не сразу узнала его. Голос был мне знаком, глаза тоже. Но на нем был капюшон. Поскольку все, о чем говорил незнакомец, находило ответ в моем сердце, я приблизилась к нему. И тут же его узнала. Он сказал: «Иди к братьям моим и скажи им: восхожу к Отцу моему и Отцу вашему и к Богу моему и Богу вашему». Твой сын жив, Мария! Он жив!

Старая женщина не шелохнулась. Она молча слушала Марию Магдалину. Она не испытывала облегчения, а казалась подавленной новым грузом, обрушившимся на ее плечи. Мне подумалось, что она сейчас упадет.

Потом из-под иссохших покрасневших век выкатились две слезы. Так уходила, изливалась ее печаль. Но из ее горла не вырвалось ни единого рыдания. Только свет в ее глазах изменился, жизнь вернулась к ним, и теперь они сверкали на старом морщинистом лице, преображая его, словно Марию ослепила прекрасная, великая любовь к сыну. Она сияла, как заря над морем.

Каиафа с силой сжал мою руку, и мне показалось, что он укусил меня.

– Мы пропали!