Эрик-Эмманюэль Шмитт - Евангелие от Пилата

И я, как всегда, сделал понимающее лицо, словно взвешивал слова Клавдии на вес золота, и вернулся к своим центурионам, чтобы отдать распоряжения о казни.

Через несколько часов Иисус умер, а Варавву освободили.

– Тело исчезло!

Теперь ты лучше понимаешь мое удивление, когда центурион Буррус сообщил мне странную новость. Колдун продолжил свои фокусы! Клавдия могла торжествовать.

В сопровождении когорты я немедленно отправился на кладбище, расположенное неподалеку от дворца, чтобы успеть поймать еще не упорхнувшую истину.

Десяток евреев, мужчин и женщин, стояли возле могилы. Наше появление заставило их скрыться в цветущих кустах. Перед разверстой пещерой остались лишь два стража.

По их одеждам я определил, что они принадлежали к охране Каиафы, первосвященника Храма, того самого, кто проявлял наибольшее рвение в желании осудить и убить Иисуса.

– Что они здесь делают?

Центурион объяснил мне, что Каиафа еще с вечера поставил их сторожить могилу, опасаясь, что тело похитят и превратят в объект культа.

– И что же вы видели?

Стражи стояли с закрытыми глазами и ничего не отвечали. Два истукана с грубыми лицами, словно их наскоро вылепил вручную неумелый гончар, не обронили ни слова. Их губы дрожали, но они молчали, опустив плечи и замкнувшись в своем безмолвии.

– Я наказал их кнутом, Пилат, но они утверждают, что ночью ничего не видели.

– Невозможно поверить!

Я приблизился к могиле. Здесь мертвецов хоронят в склепах. Ты таких никогда не видел. В Палестине не роют могил в земле, а долбят скалу, образуя нечто вроде грота. Потом пещеру заваливают огромным круглым камнем, служащим дверью.

Глыбу откатили в сторону, заблокировали жердью, наполовину открыв вход в склеп.

– Почему его вновь открыли?

– Утром женщины хотели возложить пахучие травы, смирну и алоэ, в качестве подношения усопшему.

– А кто именно открыл вход?

– Женщины и оба стража, а поскольку они не справлялись с весом камня, я присоединился к ним во время обхода, – ответил центурион. – Таким образом мы обнаружили, что могила пуста.

Я заглянул в темный грот.

Я никак не мог поверить в историю с исчезновением тела. Если требовалось столько сил, чтобы откатить в сторону камень утром, как колдун смог это сделать в одиночку и к тому же ночью?.. Нет, мысль была абсурдной.

Я вошел в склеп. Я сделал это почти непроизвольно. И удивился сам себе. Зачем врываться в мир мертвых?

Крохотная передняя камера, потом коридор, ведущий в более просторное помещение, где в скале были вырублены три ложа. И все они были пусты. На одном из них виднелись следы пребывания колдуна: бинты, мази и погребальное полотно, простыня очень хорошего качества. На ней виднелись коричневатые пятна крови. Погребальное полотно было аккуратно сложено и оставлено на краю ложа.

Нелепо. Как и исчезновение трупа, это тщательно сложенное погребальное полотно бросало вызов здравому смыслу. Кто снял его с тела? И кому в голову пришло укладывать его в форме правильной геометрической фигуры? Что за безумец орудовал в могиле? Неужели сам колдун был настолько аккуратен, что, придя в себя, инстинктивно…

Я держал ткань и теребил ее пальцами, словно это могло мне помочь найти решение. Мысли мои путались. Меня охватило какое-то отупение. Я уселся на ложе. И представил себя мертвым, запертым в скале на веки вечные, без света – только тонкий лучик солнца из отверстия, где камни плохо прилегали друг к другу. Я представил себе, что превратился в Иисуса, в высокого худого Иисуса, упокоившегося здесь после мук на кресте.

Мои легкие заливал расплавленный свинец. Плечи и грудь под неимоверной тяжестью истончались, расплющивались. Мне хотелось лечь и вытянуться. Из меня словно высосали все силы. Затмение рассудка, то ли наслаждение, то ли недомогание, парализовало мои ноги и волю.

И вдруг я понял, что происходит. Я увидел в углу ворох ароматных растений, смесь смирны и алоэ, их положили здесь, чтобы очистить затхлый, мертвенный воздух, и сейчас они вливали в мои легкие смертельную отраву…

Я напряжением воли заставил себя выбраться из могилы, вылетел из нее как стрела. Резкий солнечный свет был спасительной пощечиной.

Я глянул на сад, на вишневые деревья, усеянные цветами, на ярко-зеленые весенние листья, и здесь, в мире, насыщенном свежестью, наполненном красками и трелями птиц, вдруг засомневался, что смерть существует.

Я подошел к лошади и, прежде чем уехать, в последний раз оглянулся на стражников. Они с тупым видом рассматривали свои ноги.