Эрик-Эмманюэль Шмитт - Евангелие от Пилата

Как ученикам избежать кары?

У меня было два выхода: сдаться или подвергнуться доносу.

Я не имел права сдаваться. Признать власть синедриона, покориться ему означало перечеркнуть проделанный мною путь.

Тогда я позвал двенадцать своих учеников. Руки и губы мои дрожали, ибо только я один знал, что мы собрались в последний раз. Как всякий еврей, глава дома, я взял хлеб, благословил его, преломил и предложил собравшимся. Потом с волнением благословил и разлил вино.

– Всегда помните обо мне, о нас, о наших странствиях. Помните обо мне, преломляя хлеб. Даже когда меня не будет с вами, тело мое будет вашим хлебом, а кровь моя – вашим вином. Кто любит меня, тот соблюдает слово мое; и Отец мой возлюбит его, и мы придем к Нему и обитель у Него сотворим.

Они вздрогнули. Ибо не ожидали таких речей.

Я оглядел этих суровых сильных мужей, и вдруг мне захотелось окружить их безмерной заботой и нежностью. Любовь струилась из моего сердца.

– Дети, не долго уже мне быть с вами. Вы не увидите меня, и опять вскоре увидите меня, и радости вашей никто не отнимет у вас. Возлюбите друг друга, как я возлюбил вас. Нет большей той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих.

На глазах их появились слезы. Но я не хотел, чтобы мы размягчились от нежности.

– Дети мои, вы печальны будете, но печаль ваша в радость будет. Женщина, когда рождает, терпит скорбь, ибо пришел час ее, но, когда родит младенца, уже не помнит скорби от радости, потому что родился человек в мир.

Потом – и это было самым трудным – я должен был открыть им свой план.

– Истинно говорю вам, один из вас предаст меня.

Дрожь непонимания пробежала по их телам. Они с криками начали протестовать.

Молчал только Иуда. Только Иуда понял. Он стал бледнее восковой свечи. Его черные глаза пронзали меня.

– Им буду я, Иисус?

Он осознал глубину жертвы, которую я требовал от него. Он должен был продать меня. Я выдержал его взгляд, дав ему понять, что могу требовать только от него, от любимого ученика, чтобы он пожертвовал собой. Только так я мог спасти остальных.

Он понял меня и безмолвно согласился.

Мы опустили глаза, и пиршество продолжилось. Ни он, ни я не имели сил говорить. Ученики, казалось, забыли о случившемся.

Наконец Иуда встал и сказал мне на ухо:

– Я ухожу. Я продам тебя синедриону. Приведу стражей на Масличную гору и укажу на тебя.

Я посмотрел ему в глаза и горячо поблагодарил.

Расстроенный, он обнял меня изо всех сил, словно нас собирались растащить в разные стороны. Я чувствовал на шее его слезы – он беззвучно плакал.

Потом он обуздал рыдания и шепнул мне на ухо:

– На третий день ты вернешься. Но меня там не будет. И я не сожму тебя в своих объятиях.

На этот раз я удержал его. Я шепнул:

– Иуда, Иуда! Как ты поступишь?

– Я повешусь.

– Нет, Иуда, не губи себя!

– Ты же идешь на крест! А я имею право повеситься!

– Иуда, я прощаю тебя.

– Но я себе не прощаю!

И он ушел, расталкивая учеников.

Наивные добряки, они ничего не поняли в этой сцене.

Но мать моя, сидевшая в темном уголке, догадалась обо всем. Ее глаза расширились от беспокойства, она в упор смотрела на меня, вопрошала, требовала опровергнуть свершившееся. Я не отвечал ей, и она поняла, что меня ждет, и из горла ее вырвался скорбный крик.

Я подошел к ней и сел рядом. Она захотела меня утешить, дала понять, что примет все, что уже все приняла. Она улыбнулась мне. Я улыбнулся ей. И мы долго сидели рядом обнявшись.

Я смотрел на ее лицо, которое первым увидели мои глаза; завтра она увидит, как они закроются. Я смотрел на ее губы, которые напевали мне колыбельные песни; я никогда не целовал ничьих других губ. Я смотрел на свою безмерно любимую старенькую мать и шептал ей: «Прости меня».

Свершилось. Я вглядываюсь в ночь.

Черное жестокое небо. Ветер доносит до меня запах смерти, запах клетки со львами.

Через несколько часов все будет кончено.

Через несколько часов людям станет известно, был я посланцем Отца моего или простым безумцем. Еще одним.

Великое доказательство, единственное доказательство будет явлено только после моей смерти. Оставит ли мир свои безбожные заблуждения или предпочтет пребывать в царстве зла и тьмы? Примет он или отринет правду Божию? Я никогда не жил ради себя. И умру не ради себя.

Даже если сегодня вечером все отрекутся от меня, я исполню волю Бога.

Даже если изверившийся мир не вместит моей любви, смерть моя будет спасением для людей.