Эрик-Эмманюэль Шмитт - Евангелие от Пилата

Иуда успокаивал меня:

– На третий день ты вернешься. Я буду рядом. И сожму тебя в своих объятиях.

Иуда никогда не сомневался. Я слушал его часами, я слушал его успокоительные речи, пробивавшие толщу моей неуверенности.

– На третий день ты вернешься. Я буду рядом. И сожму тебя в своих объятиях.

Близилась Пасха. Праздник казался мне благоприятным для свершения задуманного, поскольку весь народ Израиля явится для молитвы в Храм. И мы снова отправились в Иерусалим.

По пути мне пришлось избегать больных и увечных, которые рвались ко мне. Я отказывался творить чудеса, ибо чудеса нужны лишь неверующим, давая им пищу для болтовни, но не для размышления.

В Вифании ко мне с плачем бросились Марфа и Мария, сестры Лазаря.

– Иисус, Лазарь умер. Он умер три дня назад.

На протяжении моей жизни умерли уже многие из близких мне, и я уже привык к внезапному трауру, но здесь, остановившись у фонтана, я, сам не знаю почему, расплакался вместе с двумя женщинами. Я ощущал в смерти моего дорогого Лазаря предвестие собственной судьбы. Я ощущал, что силы небытия берут верх над силами жизни. Я чувствовал, что зло всегда будет побеждать на земле. Лазарь предшествовал мне в смерти, указывая, что жизнь моя близится к завершению.

Сколь тяжкой была наша печаль! И пока мы рыдали обнявшись, я касался живых тел Марфы и Марии и с ужасом повторял себе, что они тоже обратятся в прах.

Когда слезы иссякли, возмущение духа моего улеглось. Я захотел увидеть Лазаря.

Ради меня откатили в сторону камень, закрывавший вход в могилу, и я вошел в склеп, выбитый в скале.

Тяжелый похоронный запах смирны наполнял воздух. Я приподнял погребальное полотно и увидел иссохшее, зеленовато-восковое лицо своего друга Лазаря. Я улегся рядом с ним на плиту. Я всегда считал Лазаря своим родным братом, которого у меня не было в жизни. Теперь он стал моим старшим братом в смерти.

Я начал молиться. Я опустился в колодезь любви. Я хотел знать, нет ли его там. Я увидел ослепительный свет и услышал утешительный голос Отца.

Когда я вынырнул из колодезя, Лазарь сидел рядом со мной. Он с невероятным удивлением смотрел на меня. А я воззвал к Богу:

– Отче! Благодарю Тебя, что Ты услышал меня. Лазарь, жизнь возвращается тебе!

Слова, похоже, не доходили до Лазаря. Он был поражен и пытался произнести что-то, но язык не подчинился ему.

– Лазарь, встань и иди!

Черты его лица ничего не выражали; глаза то и дело закатывались, словно его клонило в сон.

Я подхватил его под руки и вывел из тьмы на свет.

Невозможно описать волнение учеников и сестер, когда они увидели, что мы выходим из склепа. Родные бросились обнимать и целовать Лазаря. А он был растерян, безволен и, похоже, ничего не понимал и не мог произнести ни слова. Даже не знаю, осталась ли в нем хоть крупица ума. Он превратился в собственную тень. Неужто так мучительно возвращаться из страны мертвых? Или же это последствия недуга?

Издевательский голос, голос Сатаны, терзал мою душу, повторяя:

– А ты уверен, что он был мертв?

Я пытался заглушить Сатану. Но его голос звучал все громче:

– Согласен, он восстал из мертвых, но ради чего? В чем смысл? Какой знак он тебе подал?

Я уединился и начал молиться.

Ладонь Иуды легла на мое плечо, и я вздрогнул. Он весь светился верой.

– На третий день ты вернешься. Я буду там. И сожму тебя в своих объятиях.

Боже, почему я не наделен безмятежностью Иуды? Неужели я всегда буду терзаться искушениями? Ни один из Твоих ответов, Боже, не дал мне успокоения. Знаки Твои не в силах развеять мой страх.

Мы присоединились к праздничному пиру, шумевшему вокруг живого, но оцепенелого Лазаря. Я пытался думать о счастье Марфы и Марии, видя нежные ласки, которыми они осыпали молчаливого старшего брата, с безучастным видом сидевшего рядом с нами. Я не мог отогнать угрызения совести: я был в ответе за его возвращение, за его состояние полумертвеца. Отец мой сотворил чудо, чтобы возвестить, что я тоже восстану из мертвых, но, в отличие от Лазаря, буду владеть речью. Ради меня он пожертвовал покоем Лазаря. Слезы жалости заливали мне лицо.

И из колодезя до меня донесся голос, и голос сказал, что любовь, великая любовь, иногда не имеет ничего общего со справедливостью. Любовь часто бывает жестокой; и Он, Отец мой, тоже будет плакать, когда увидит меня распятым на кресте.

И вот мы пришли на Масличную гору.

В последние часы путешествия я думал о том, как защитить учеников. Арестовать должны были меня, и только меня, за богохульство и безбожие; мою вину не должны были разделить друзья; надо было спасти учеников. Только я должен был испить эту горькую чашу до дна.