Кейт Мэннинг - Мoя нечестивая жизнь

Но кое-кто презрительно отворачивался. Некоторые женщины, завидев меня, опускали вуаль, будто я гадкий червяк. В тот год газеты все-таки вспомнили про меня. Сделал это «Трибун».

Потрясение от того, что такая опасная личность, как Мадам Х (ее имени произнести не смею), опять разгуливает на свободе, среди нас, победительницей, в шикарных туалетах и умопомрачительных шляпках, велико. Но явно недостаточно для преследования ее по закону. Она имеет наглость напоказ раскатывать в своем блистательном экипаже по бульварам, а мы тем временем не можем отделаться от мысли, что общество наше сделало грандиозный шаг назад во всем, что касается морали.

Статья появилась в газете мистера Грили в августе 1878-го. Испугалась ли я? Ничуть. Чего мне пугаться? И в чем моя вина? В том, что катаюсь на глазах у публики? Да пошла она, эта публика! И я поступила опрометчиво, с ходу сочинив ответ:

Непостижимо, как столь глупой писанине находится место в вашей газете. Мы что, не можем прокатиться на двух (а хоть бы и на четырех) лошадях перед публикой? Оставляю этот вопрос беспристрастному, свободному, умному человеку, пусть решит, чего заслужили своими нападками безымянные авторы заметки. Полноценного расследования или чего-то более серьезного?

Ваша, etc.

Мадам Де Босак

Какие у них были мотивы? Жадность и зависть. Доктор Ганнинг и его друзья от медицины завидовали деньгам, что зарабатывали акушерки вроде меня.

– Если им не нравятся мои экипажи, – сказала я Чарли, – то вообрази, что они запоют, когда мы включим нашу замечательную систему отопления?

– А ты пригласи их, – предложил он. – Явятся только ради того, чтобы посмотреть дворец Джонсов изнутри.

Мистер и миссис Чарлз Г. Джонс почтут за честь приветствовать Вас у себя, говорилось в приглашении. В течение десяти дней откликнулось триста человек с разных ступеней социальной лестницы Нью-Йорка – в том числе все мамочки из школы миссис Лайл. Даже эти болонки миссис Гибсон и миссис Ван Сэндт, демонстрировавшие мне свое презрение, не отказались. А Присцилла Лайл даже сделала запись в розовой гостевой книге: Это большая честь .

Платье я заказала в Париже, цвет «синяя полночь». Парча темного серебра, по подолу серебристое кружево, швы прошиты серебряными нитками в тон. В этом наряде я была королева. В субботу утром я приняла роды у миссис Констебль (девочку), а в пять вечера уже надела свое бальное платье, достала из сейфа драгоценности. Чарли смотрел, как я примеряю диадему, три кольца с бриллиантами и браслеты с драгоценными камнями на каждое запястье, на шее – кулон, камень покрупнее окружают камешки помельче, все сверкает и переливается. Серьги-капли разбрасывали бело-голубые сполохи.

Эти серьги были на ней в то утро, когда я нашла ее в ванне. Я сама вынула их у себя из ушей и надела. С ними ее и похоронили.

Из-за штор второго этажа мы с Чарли наблюдали за подъезжающими в вечерних сумерках экипажами. Их золотистые огоньки летели к нашему дому роем светлячков. Дама выходила из кареты, джентльмен в цилиндре и белом галстуке подавал ей руку, и пара поднималась по лестнице дворца Джонсов. Сплошь важные персоны: адвокаты и доктора, брокеры и финансисты, члены муниципалитета и политики. Мэр Хевмейер с супругой отклонили приглашение. Та к же поступили миссис Готтентот Астор и миссис Снут Вандербильт, да и прочее высокородное старичье: Ринеландеры и Стуйвизанты, Куперы и Стронги. В холле играл струнный квартет, официанты в черных фраках скользили с бокалами шампанского и крекерами с черной икрой. Это именовалось «прусский стиль». Джентльменам предлагали сигары в коробках розового дерева, а дамам – крошечные пирожные, размером и нежностью напоминавшие маргаритки. В большой гостиной на четвертом этаже банкетные столы ломились от яств: мясо, сыры, многоэтажные конструкции со сладостями и фруктами.

Наконец состоялся и наш выход. На верхней площадке лестницы Чарли поднял наши сцепленные руки, приветствуя гостей.

Шлейф моего синего платья струился по ступеням. Музыка пришлась бы по душе и царствующим особам.

– Вот она какая, миссис Джонс, – сказал кто-то.

Все взоры устремились на меня. Многих я знала. Доротея и Серена с мужьями. Милая моя Кэндес Уилер – мой консультант по интерьерам, мой адвокат Моррилл и его коллеги с женами. Миссис Присцилла Лайл, судья Криттенден, Фанни Рейнголд и наши друзья – Оуэнсы, Аримбо и Уилл Сакс. Мы прошли сквозь толпу, со всех сторон неслись приветствия и одобрительные реплики. Какой прекрасный дом. Как мы гостеприимны и щедры. Чудесная музыка. Дворецкий Томас ударил в гонг, приглашая гостей наверх – к яствам и развлечениям. Все наслаждались на свой вкус: джентльмены в биллиардной, дамы в гостиной. На первой площадке лестницы гости непременно замедляли шаг, чтобы восхититься фресками: резвящиеся херувимы, очаровательные розовощекие малыши. Миссис Уэбб и миссис Фрелингхузен проявили удивительную осведомленность: