Мэри Карр - Клуб лжецов. Только обман поможет понять правду

В то утро я была благодарна ей хотя бы за то, что она пристегнула свой протез. На протез она даже надела тонкий оранжевый компрессионный чулок и натянула черный ботинок. Мы зашли в ее комнату, бабушка закрыла дверь и остановилась перед ней, чтобы я никуда не убежала.

Теперь я расскажу о запахе, который я почувствовала в бабушкиной комнате. В комнате пахло змеей, а именно водяным щитомордником.

Представьте себе, что вы теплым зимним днем идете в резиновых высоких сапогах по болоту в Техасе и любуетесь пролетающим над головой клином диких уток. Так вот запах водяного щитомордника вы почувствуете задолго до того, как увидите саму змею. Это запах мертвой плоти непосредственно перед тем, как она начинает гнить и в ней заводятся черви, заставляющие ее неестественно двигаться. Очень часто, услышав запах трупа птицы, нутрии или броненосца, я начинала искать глазами на земле треугольную почти черную голову водяного щитомордника – самой опасной змеи в Северной Америке. Щитомордник является родственником гадюки и кобры. Когда эта змея плывет в воде, учуять ее сложно, а на земле она пахнет очень сильно, почти как скунс. (Я знала торговца наркотиками, который держал щитомордников в аквариумах, расставленных по всему трейлеру. Сам он не чувствовал запахов, но нам, его покупателям, приходилось шумно дышать ртом. Все мы говорили, как Элмер Фадд из мультфильма про Багза Банни, и сделка приобретала комический характер: «Ты увеерен, твой коо-каин нээ раз-боо-дяя-жеенный?» Особенно смешно, когда ты под ЛСД и остро нуждаешься в чем-то, что помогло бы выйти из-под его действия.) Это запах не смерти, а того, что питается смертью. Он ассоциируется с личинками и бактериями, которые поглощают клетки мертвого тела.

В общем, я попала в облако этого страшного запаха, когда бабушка объявила, что настало время нам пообщаться наедине. Карман ее синего халата топорщился: в нем что-то лежало. Бабушка вынула оттуда нечто похожее на книжечку в медном переплете. Эта вещь умещалась на ее ладони. У нее были две закрывавшихся створки. Бабушка некоторое время держала эту «иконку» в руках и, казалось, молилась. Мне вспомнилось изображение Моисея из ее цветной Библии, который держал в руках две каменные скрижали, соединенные кожаным ремешком.

Через некоторое время бабушка открыла «иконку», которая оказалась дешевой двойной фоторамкой со школьными снимками мальчика и девочки.

– Это твои брат с сестрой, – сообщила мне бабушка, – Текс и Белинда.

Как ни странно, но я почувствовала облегчение. Наконец-то я вижу Белинду, о которой так много слышала. Эта Белинда оказалась блондинкой, как Лиша. У нее была прическа из небольших тугих завитков в стиле афро задолго до того, как Анджела Дэвис сделала ее популярной. Это были времена домашнего перманента – конец 50-х – начало 60-х годов. Девочек завивали так туго, что приходилось резинку вокруг головы надевать, чтобы от волос уши сильно не выпирали. Белинда мне понравилась, а к Тексу я отнеслась равнодушно. У него были кривые зубы, темные волосы, зачесанные назад и черный ковбойский галстук.

Бабушка сказала, что Белинда и Текс гораздо меня старше. На тот момент они уже учились в старших классах в другом штате. Я недоумевала: какое отношение эти дети имели ко мне?

Я никогда в жизни их не видела, а тут бабушка сообщает, что они мои не просто кузины, а брат и сестра. Я не очень поняла слова бабушки о том, что они сводные. Я слышала, что мать развелась с Паоло, и это было нашим семейным секретом. Черт, да я вообще не знала никого в разводе. Единственным разведенным человеком, о котором я слышала, была Элизабет Тейлор. Что вообще значит «сводные брат и сестра»? Потом бабушка объяснила мне, что это другие дети матери от другого мужа . Я спросила: родились ли эти дети от Паоло, которого мой отец в свое время отдубасил? Бабушка очень уважала Паоло и не понимала, как мать могла его бросить, поэтому на пару минут она задумалась. Потом она сказала, что эти дети не от Паоло, а от первого мужа матери по имени Текс. Его существование было для меня полной неожиданностью. Я, как оказалось, ничего не знала о жизни матери до того, как она поселилась в Личфилде. Мне было известно, что она училась в художественном колледже в Нью-Йорке во время войны. Я и слыхом не слыхивала о других детях. Мать всегда говорила нам, что мы с Лишей – ее единственные поздние дети, которые родились у нее после тридцати. Я уставилась на фотографии и смотрела до тех пор, пока бабушка не сложила фоторамку и не спрятала в карман.