Джон Чивер - Семейная хроника Уопшотов. Скандал в семействе Уопшотов. Рассказы

— И вы думаете, что это оказало существенное влияние на ваше отношение к женщинам?

— Видите ли, сэр, в наших местах трудно, пожалуй, особенно гордиться тем, что ты мужчина. Я хочу сказать, что женщины там очень властные. Они добрые, и у них очень хорошие намерения, но подчас они становятся очень деспотичными. Подчас у вас появляется такое чувство, что быть мужчиной несправедливость. А тут еще эта история, которую рассказывают о Хауи Притчарде. Говорят, в брачную ночь он поставил ногу в ночной горшок и пустил струю мочи по ноге, чтобы жена не услыхала шума. Думаю, ему не следовало этого делать. По-моему, если ты мужчина, то должен гордиться и радоваться.

— Имели вы половые сношения?

— Дважды, — ответил Каверли. — Первый раз с миссис Медерн. Вероятно, не следовало бы называть ее имени, но все в поселке знают про нее и она вдова.

— А второй раз?

— Тоже с миссис Медерн.

— Имели вы когда-нибудь гомосексуальные сношения?

— Я, пожалуй, понимаю, что вы имеете в виду, — сказал Каверли. — Я очень часто занимался этим, когда был моложе. Но уже давно дал зарок больше этого не делать. Но мне кажется, что кругом таких очень много. Во всяком случае, больше, чем я предполагал. Там, где я теперь живу, есть один человек. Он все время приглашает меня зайти к нему посмотреть открытки. Я хотел бы, чтобы он оставил меня в покое. Видите ли, сэр, если есть на свете роль, в которой я не хотел бы выступать, так это роль гомосексуалиста.

— Ну а теперь расскажите о своих снах.

— Мне снится всякая всячина, — сказал Каверли. — Мне снится плавание под парусами, и путешествия, и рыбная ловля; но вас, наверно, больше всего интересуют дурные сны, не так ли?

— Что вы понимаете под дурными снами?

— Мне снится, будто я делаю это с одной женщиной, — сказал Каверли. — В действительности я ее никогда не видел. Это одна из тех красавиц, каких видишь в парикмахерских на картинках с образцами дамских причесок. А иногда, — продолжал Каверли, краснея и опуская голову, — мне снится, что я делаю это с мужчинами. Однажды мне снилось, что я делаю это с лошадью.

— У вас бывают цветные сны? — спросил врач.

— Никогда не обращал внимания.

— Ну, пожалуй, наше время истекает, — сказал врач.

— Видите ли, сэр, — сказал Каверли, — я не хочу, чтобы вы думали, будто у меня было несчастливое детство. Мне кажется, то, что я вам рассказал, не дает правильной картины, но я немного слышал о психологии, и мне казалось, что вы хотите узнать от меня о чем-нибудь в этом роде. На самом деле это было чудесное время. Мы жили на ферме, и у нас был пароход, мы могли сколько угодно охотиться и ловить рыбу, и мы питались чуть ли не лучше всех на свете. Это было счастливое время.

— Ну, спасибо, мистер Уопшот, — сказал врач, — и до свидания.

В понедельник утром Каверли встал рано и, как только открылась портновская мастерская, дал отутюжить свои брюки. Затем он пошел в центр города в контору мужа своей кузины. Секретарша спросила, назначено ли ему время приема, и, когда он ответил, что нет, сказала, что раньше четверга устроить ему прием не может.

— Но я двоюродный брат жены мистера Брюера, — представился Каверли. — Я Каверли Уопшот.

Секретарша лишь улыбнулась и сказала, чтобы он пришел в четверг утром. Каверли не огорчился. Он знал, что у мистера Брюера голова занята бесчисленными мелочами, что он окружен администраторами и секретарями и мог начисто позабыть о проблемах какого-то далекого Уопшота. Единственной проблемой для Каверли были деньги. У него их осталось совсем немного. На ужин он съел рубленый шницель и выпил стакан молока, а вечером, вернувшись домой, уплатил хозяйке за комнату. Во вторник он съел на завтрак коробочку изюма, так как где-то слышал, что изюм — вещь полезная и сытная. На ужин у него была сдобная булочка со стаканом молока. В среду утром он купил газету, после чего осталось ровно шестьдесят центов. В объявлениях о найме на работу сообщалось о нескольких вакансиях на должность конторщика, и он отправился в посредническое агентство, а затем на другой конец города в универсальный магазин, где ему сказали, чтобы он зашел в конце недели. Он купил кварту молока и, отметив на бутылке три равные части, выпил одну треть на завтрак, одну — на ленч и одну — на ужин.

Для молодого человека муки голода были пыткой, и, когда в среду вечером Каверли лег спать, его всего крючило от боли. В четверг утром есть ему было нечего, и последние деньги он потратил на утюжку брюк. Он пришел в контору мужа своей кузины и сказал девушке, что ему назначено прийти. Она держалась приветливо и любезно и предложила ему посидеть и подождать. Он ждал час. К этому времени он испытывал такой голод, что почти не в состоянии был сидеть прямо. Потом секретарша сказала ему, что никто в конторе мистера Брюера не знает о том, что ему назначено прийти, но если он вернется ближе к вечеру, то, вероятно, она сможет помочь ему. Каверли до четырех часов дремал в парке на скамье, а затем вернулся в контору; и хотя секретарша по-прежнему вела себя приветливо, ее отказ теперь был окончательным. Мистера Брюера не было в городе. Каверли пошел к дому, где жила кузина Милдред, но швейцар остановил его, позвонил по телефону наверх, и ему сказали, что миссис Брюер никого не принимает: она сейчас уезжает в гости. Каверли вышел на улицу и стал ждать. Через несколько минут появилась кузина Милдред, и Каверли подошел к ней.