Джон Чивер - Семейная хроника Уопшотов. Скандал в семействе Уопшотов. Рассказы

— Не могу ли я вам помочь? — спросила она. — Может быть, подвезти вас? Вам, наверно, тяжело нести.

Мужчина повернул голову и все с той же усмешкой взглянул на прекрасную незнакомку, и Мелиса подумала, что он, возможно, не только слабоумный, но и глухонемой. Затем усмешка сменилась выражением недоверия. Можно было не сомневаться в том, что именно он чувствовал. Эта женщина была из того мира, который некогда издевался над ним, бросал в него снежками, отбирая завтраки. Мать велела ему остерегаться незнакомцев, а перед ним сейчас была прекрасная незнакомка, быть может самая опасная из всех.

— Нет! — сказал он. — Нет, нет!

Мелиса уехала, стараясь понять, чем вызвав ее внезапный порыв, а в конечном счете пытаясь понять, почему она так усердно докапывается до мотивов своей простой попытки проявить доброту.

В четверг прислуга была выходная, и Мелиса сама возилась с ребенком. После ленча мальчик спал, а в четыре часа она его разбудила и вынула из кроватки, вытащив из-под одеяла. Они были одни. В доме царила тишина. Она отнесла сына в кухню, посадила на высокий детский стул и открыла банку с инжиром. Сонный, послушный и бледный, он не сводил с матеря глаз и ласково улыбался, когда их взгляды встречались. Рубашонка на нем была мокрая и в пятнах, а Мелиса была в халате. Она села рядом с ним за стол, лицо ее находилось всего в нескольких дюймах от его лица, и оба ложкой доставали из банки инжир. Время от времени ребенок вздрагивал, как бы от удовольствия. Безмолвие в доме, тишина в кухне, бледный послушный мальчик в запачканной рубашонке, полные белые руки Мелисы на столе, уютная неряшливость еды из банки — во всем этом была такая сильная и в то же время спокойная близость, что Мелисе казалось, будто она и ребенок — это единая плоть и кровь, будто у них обоих одно сердце, будто все в них смешивается в непринужденной гармонии. Как приятна, думала она, человеческая кожа… Но настало время переодеть ребенка и одеться самой, время бодро вернуться к другим обязанностям. Неся ребенка через гостиную, она увидела в окно сутулую фигуру с галошами и зонтиком в руках.

Дул ветер, и незнакомец с безразличным видом брел навстречу косому дождю из желтых листьев, вытягивая шею, как уж, согнув спину под непосильным бременем. Безрассудно, инстинктивно Мелиса прижала голову ребенка к своей груди, словно для того, чтобы уберечь его взгляд от передающегося на расстоянии зла. Она отвернулась от окна, а вскоре послышался сильный стук с черного хода. Как он узнал, где она живет, и что ему надо? Может быть, узнал ее автомобиль в проезде, ведущем к дому; может быть, спросил, кто она такая, — ведь поселок-то очень маленький. Нет, он пришел не благодарить ее за добрые намерения. В этом она не сомневалась. Он пришел — вот дурак! — обвинить ее в чем-то. Надо ли его опасаться? Надо ли ей вообще чего-нибудь опасаться в Проксмайр-Мэноре? Мелиса спустила мальчика на пол и пошла к черному ходу, призывая на помощь все свое чувство собственного достоинства. Когда она открыла дверь, на пороге стоял симпатичный парень — рассыльный из бакалейной лавки мистера Нэроби. Его появление сделало смехотворными все ее страхи — он вошел с улыбкой, излучая какое-то сияние, которое будто избавляло ее от нагромождения бессмысленных тревог.

— Вы новенький? — спросила Мелиса.

— Да.

— Я не знаю, как вас зовут.

— Эмиль. Забавное имя. Мой отец был француз.

— Он приехал из Франции?

— О нет, из Квебека. Канадский француз.

— Чем он занимается?

— Когда меня об этом спрашивали, я обычно говорил: «Играет на арфе!» Он умер. Умер, когда я был совсем маленьким. А моя мать работает в цветочном магазине — у Барнема на Грин-стрит. Может, вы ее знаете?

— Вряд ли. Не хотите ли пива?

— Охотно. Почему бы и нет? Сегодня мне больше никуда заезжать не надо.

Мелиса спросила, не хочет ли он есть, и дала ему сухого печенья и сыра.

— Я всегда хочу есть, — сказал Эмиль.

Она принесла в кухню ребенка, и все трое сидели за столом, пока Эмиль ел и пил. С набитым ртом он казался совсем мальчиком. Взгляд у него был ясный и обезоруживающий. Встречаясь с Эмилем глазами, Мелиса всякий раз чувствовала волнение в крови. Неужели она так неразборчива? Неужели она хуже миссис Локкарт? Не вывезут ли ее из Проксмайр-Мэнора, выражаясь фигурально, на задке телеги? Впрочем, ей было все безразлично.

— До сих пор никто не угощал меня пивом, — сказал Эмиль. — Иногда дают кока-колы. Наверно, меня не считают достаточно взрослым. А я пью. Мартини, виски — все.