Джон Чивер - Семейная хроника Уопшотов. Скандал в семействе Уопшотов. Рассказы

— Этот дом — тяжелая обуза, — сказала Джустина, — и нет никого, кто бы помог мне нести ее. Я с радостью передала бы все тебе, Мелиса, по я знаю, что, если ты умрешь раньше Мозеса, он продаст его первому встречному.

— Обещаю не делать этого, — весело сказал Мозес.

— Ах, если б я могла быть уверенной в этом, — вздохнула Джустина. Потом она встала, все еще сияя, и подошла к своей воспитаннице. — Но пусть не останется между нами никакой неприязни, любимая, если даже я расстроила вашу маленькую вечеринку. Я предупреждала тебя относительно ковров, но ты никогда не отличалась сообразительностью. Мне ничего не стоило обвести тебя вокруг пальца.

— Я не потерплю этого, Джустина, — сказал Мозес.

— Не вмешивайтесь, Мозес.

— Мелиса — моя жена.

— Вы не первый ее муж и будете не последним, и у нее была сотня любовников.

— Вы злая, Джустина.

— Я злая, как вы говорите, и грубая, и невоспитанная, но, выйдя замуж за мистера Скаддона, я обнаружила, что могу обладать всеми этими пороками и еще худшими — и все равно найдется достаточно людей, готовых лизать мне пятки.

Затем она снова подарила его своей очаровательнейшей улыбкой, и он впервые понял, какой поистине могущественной женщиной была в лучшую пору своей жизни эта бывшая учительница танцев и как сильно напоминала она, изгнанница из опустевших герцогств в верхней части Пятой авеню и пыльных королевств с Риверсайд-Драйв, этакую рейнскую принцессу былых времен. Потом она нагнулась, поцеловала Мелису и, изящно ступая, вышла из комнаты.

Губы Мелисы были сжаты, словно она старалась сдержать гнев. Мозес быстро подошел к ней, думая, что сможет рассеять атмосферу катастрофы, которую старуха оставила после себя в комнате, но, когда он опустил руки на плечи Мелисы, она, изогнувшись, отстранилась.

— Хочешь еще чего-нибудь выпить?

— Да.

Он налил виски и положил кусочек льда в ее стакан.

— Пойдем наверх.

— Хорошо.

Она шла впереди — она не хотела, чтобы он был рядом. Неожиданная стычка испортила ее благодушное настроение, и она вздыхала, поднимаясь по лестнице. Стакан с виски она держала перед собой обеими руками, как будто это была чаша Грааля. Казалось, от нее веяло усталостью и мукой. У нее было милое обыкновение раздеваться на виду, но на этот вечер она ушла в ванную комнату и захлопнула дверь. Она появилась оттуда в тусклом сером платье, которого Мозес прежде никогда не видел, бесформенном и очень старом, судя по тому, что оно было изъедено молью. Ряд железных пуговиц, штампованных в виде корабликов с распущенными парусами, шел от узкого ворота до обвислого подола, и очертания ее талии и груди терялись в складках серой ткани. Она села за туалетный стол и сняла серьги, браслеты и жемчужное ожерелье, затем, отделив прядь волос, стала ее расчесывать.

Мозес теперь знал, что женщины могут принимать различные облики, что в исступлении любви они способны перевоплотиться в любого зверя и в любую земную красу — огонь, гроты, прелести сенокосной поры — и создать в вашем воображении ярчайший образ, подобный игре света на воде; его не пугало, что этот дар превращения мог быть использован для того, чтобы осуществлять корыстные и мелочные замыслы, направленные к самовозвеличению. Мозес пришел к выводу, что благоразумия ради следует всегда помнить о личинах, чаще всего принимаемых женщинами, которых он любил. Тогда он не будет застигнут врасплох, если любвеобильная женщина вдруг по причине, известной только ей самой, превратится в старую деву. Тогда он не подвергнется опасности потерять надежду, помогающую ему сохранять терпение, так как он убедился, что женщины, хотя и способны по желанию менять свой облик, не могут долго выдержать взятую на себя роль — если он будет терпеливо сносить фокусничанье, душевное расстройство или ложную скромность, от них вскоре не останется и следа. Сейчас он наблюдал перемены, происшедшие с его златокожей женой, пытаясь понять, что она изображала.

Она изображала целомудрие — злосчастное и неумолимое целомудрие. Она изображала несчастную старую деву. Она презрительно взглянула туда, где на полу лежала сброшенная им одежда, отводя в то же время взгляд от его голого тела.

— Я хочу, Мозес, чтобы ты научился подбирать за собой свои вещи, сказала она монотонным голосом, который был ему совершенно незнаком. В нем звучала деланная ласковость одинокой и терпеливой женщины, вынужденной из-за ухудшения денежных обстоятельств заботиться о грязном мальчике. Сделав все возможное, чтобы волосы ее стали гладкими, она встала и мелкими шажками направилась к двери.