Евгений Мин - Ценный подарок (сборник)

Жена, прежде чем прочесть новую книгу или посмотреть премьеру в театре, внимательно изучала рецензии начинающих и преуспевающих критиков, а потом говорила мужу:

— Милый, посмотри, какая я трудолюбивая. Не зря это я?

— Конечно, — отвечал Мудрец, — теперь у тебя есть собственное мнение.

Были споры и по медицинским вопросам.

Когда муж заболевал, жена говорила, что нужно пригласить старого профессора и как следует вознаградить его.

— Дорогая моя, — говорил муж, — я не против старых профессоров, пусть они увеличивают процент долгожителей, но пусть они не лечат. Профессора нужны, чтобы учить, а доктора, чтобы лечить. Вознаграждать их неприлично, они — медики, а не водопроводчики.

— Перестань! — гневалась жена. — Я не могу отдавать твое драгоценное здоровье в руки девочек и мальчиков.

Приходил старый профессор. Трясущимися руками ощупывал больного, глухими ушами выслушивал сердце и легкие, выписывал рецепты на дорогие лекарства, которых не было в аптеках. Прощаясь с ним, пылая щеками, жена, стесняясь, всовывала ему в руку, как любовную записку, конвертик. Профессор ощупывал его опытными пальцами и затем укладывал в карман пиджака. Иногда визиты повторялись. Несмотря на это, Мудрец выздоравливал, говоря жене:

— Знаешь, милая, то же самое сделала бы обыкновенная девчонка из обыкновенной поликлиники, а нам бы это ничего не стоило.

— Не кощунствуй! — возмущалась жена.

Так жил малооплачиваемый Мудрец и умер ни рано, ни поздно, а вовремя, как умирают мудрецы.

Доброжелатели оживились:

— Вот вам — мудрил, мудрил и чем кончил, — сказал один из них.

— Ну, ты поосторожней, — сказал другой, — теперь, когда он того, нельзя о нем этого.

— Именно, — сказал третий, — нужно его проводить, чтобы видели, как мы ценим малооплачиваемых.

Все было, как у всех. Гроб в цветах. Почетный караул. Мудрец лежал в одном из своих старых костюмов, который теперь был новинкой моды.

Доброжелатели произносили содержательные речи.

— Спи спокойно, дорогой друг, — сказал один.

— Жил ты, жил, а теперь умер.

— Жизнь есть жизнь, а смерть есть смерть, — сказал третий.

— Вот нет тебя, а все должны жить, как все.

И сразу остальные доброжелатели забубнили хором:

— Жить, как все, жить, как все, жить, как все…

И кидали в гроб Мудрецу цветочки, избегая смотреть на его лицо.

Тут Мудрец встал из гроба, отряхнулся, поглядел вокруг и сказал:

— Благодарю за внимание. Но только вижу, сглупил я, поторопился с этим делом. Разве можно умирать, когда еще столько людей, которые хотят жить, как все. Прости, дорогая, — обнял он рыдающую жену, — идем домой. А если кому-нибудь угодно лечь в этот ящик и слушать слова, прошу!

Он и сейчас живет на свете, этот малооплачиваемый Мудрец. Я все собираюсь пойти к нему, да не рискую, потому что не каждому дано набраться мудрости.

Чабан полюбил звезду.

Он был молод, горяч и одинок.

Звезда была маленькая, тусклая. Она едва мерцала сиреневым светом в бриллиантовом сверканье других звезд.

Чабан пел песни. Он пел о том, как прекрасна его возлюбленная, как нежна и застенчива она. Пел о том, что звезды и любовь бессмертны, и еще о том, что, какие бы горести ни постигали человека, он всегда останется сильным и смелым, недоступным для бед и печалей, если у него будет своя звезда.

Однажды в степь приехал известный Поэт. Он услышал, как поет Чабан, и спросил:

— Где ты взял эти песни, кто сочинил их?

— Сочинил? — удивился Чабан. — Что значит «сочинить»?

Поэт посмотрел на Чабана так, словно тот был жителем чужой планеты.

— Сочинять — это творить, выносить тему, оперить ее в слова и рифмы.

— Что такое рифма? — спросил Чабан.

Поэт рассердился. Он любил юмор, но терпеть не мог, когда смеялись над ним самим.

— Рифмой, — сухо произнес он, — называется созвучное окончание стихотворных строк.

Рифмы бывают мужские, женские, дактилические, гипердактилические, смежные, охватные, перекрестные. Понял?

— Нет, — сказал Чабан.

Поэт рассмеялся:

— Откровенно говоря, я и сам этого никогда не понимал. По-моему, рифмы бывают хорошие и плохие. Вот и все. А вообще, как бы тебе объяснить… Ну вот — небо сливается с землей на горизонте, это тоже рифма. И это особенно красиво, когда закат или восход солнца.

— Я знаю, что такое закат и восход, — сказал Чабан. — Знаю, какой будет завтра ветер, куда гнать моих овец, чтобы они нашли корм, знаю, где моя звезда.