Евгений Мин - Ценный подарок (сборник)

Курсанты встречали каждое стихотворение дружными аплодисментами. Марк Сергеевич Унисон чутким композиторским ухом вслушивался в эти аплодисменты и наконец понял, что они напоминали четкий шаг морской пехоты в дни парадов на Красной площади.

Покончив с военной темой, Пожарский перешел на гражданскую лирику. Смысл ее заключался в том, что любимую нужно любить, как Родину, а Родину любить, как любимую.

В клубе стало жарко. Член Союза композиторов начал дремать, как вдруг из сладкого забвения его вывел все еще свежий голос Пожарского:

— Марк Сергеевич, прошу к роялю.

Композитор встал и, сутулясь больше чем обычно, пошел к роялю, сел, начал играть и петь дребезжащим «композиторским» голосом песни на тексты Смородинова и Продольного. Ему не нравились ни музыка, ни слова, но курсанты аплодировали ему так же, как и поэту.

Когда он кончил играть, Пожарский обратился в зал:

— Товарищи курсанты, есть ли у кого-нибудь вопросы? Не стесняйтесь.

Поднялся один из курсантов и спросил:

— Уважаемый Святослав Игоревич, вот вы расхвалили чаек как боевых птиц, а великий писатель Максим Горький писал: «Чайки мечутся над морем».

Пожарский не растерялся.

— Отвечаю: великий писатель Максим Горький видел чаек дореволюционного времени, а я видел наших чаек.

Стоявший в дверях капитан-лейтенант подал знак, и все курсанты захлопали остроумному поэту.

После концерта капитан-лейтенант пожал мускулистую руку Пожарского и хилую Унисона.

— Благодарю вас, товарищи, за идейно-художественное выступление, отдыхайте, в двадцать два ноль-ноль я зайду за вами, вы приглашены на ужин к вице-адмиралу. Честь имею, — откозырял он и ушел.

— Слышал? — ликовал Пожарский.

— Не пойду! — угрюмился Унисон.

— Как это не пойдешь? Этим ты оскорбишь не только вице-адмирала, но и все военно-морское соединение.

— Не пойду!

Ведущий поэт побагровел.

— Подумай, как твой отказ будет воспринят у вас в президиуме?

Марк Унисон подумал и сдался. Храбрый на фронте, сейчас он побаивался президиума композиторов, где заседали бойкие молодые ребята.

Вечер был блаженно тих. Друзья сидели на скамейке спиной к тенистым липам, наслаждаясь разлитой в воздухе тишиной. Вдруг Унисон тревожно прислушался.

— Слушай, — прошептал он.

Пожарский прислушался и вместе с Унисоном услышал, что по ту сторону лип говорили двое.

— Ну, как тебе этот поэт? — спросил низкий голос.

— Нормально, — ответил тенорок, — вполне подходяще пустить его вместо политчаса.

— Согласен. А что ты скажешь по поводу композитора?

— Жаль старика: бежит вприпрыжку за молодежью. Пошли. Личное время уже кончается.

— Слышал? — спросил Унисон своего друга. — Вот оно, мнение народа.

— Народа? — презрительно процедил Пожарский. — Какие-то дебилы!

Ужин у вице-адмирала был… Нет, я не стану описывать его. Тому, кто бывал на таких ужинах, не нужно мое описание, остальным я не в силах представить изобилие блюд и тонкость беседы. Как говорил великий писатель, «перо мое слабо».

Присутствовали: вице-адмирал, сухонький, остроносый, умевший выжать из своего маленького роста до миллиметра, капитан первого ранга, грузный, лысолобый, похожий на Пожарского, капитан второго ранга, седоватый, с усталым, как у композитора Унисона, лицом, и знакомый нам капитан-лейтенант.

Женщин было четыре: вице-адмиральша Генриетта Максимовна, из тех женщин, которых все называют дамами, Анна Александровна, жена грузного капитана первого ранга, сохранившая, несмотря на свой возраст, стройность фигуры, Нина Андреевна, жена капитана второго ранга. Немолодое лицо ее было полно тревоги. Была еще Зиночка, жена каплейта, совсем молоденькая и, должно быть, очень смешливая, потому что губы ее все время складывались в улыбку.

После ужина поэт долго читал гражданскую лирику. Он мог бы читать ее до конца света, но вице-адмирал, став как-то еще на один миллиметр выше ростом, воспользовавшись короткой паузой, вежливо и твердо произнес:

— Спасибо, Святослав Игоревич.

Затем он, о чем-то посоветовавшись с капитанами первого и второго ранга, сказал:

— Извините, Святослав Игоревич и Марк Сергеевич, у нас возникла необходимость срочного совещания. Оставляю вас на попечение дам.

— Понимаю, — улыбнулся Пожарский когда-то обаятельной, а теперь, как утверждали поэты-песенники, крокодильской улыбкой.

Все высшее командование энского военно-морского соединения удалилось. Вскоре ушел и капитан-лейтенант.