Борис Фальков - Тарантелла

— А без этого, без пощупать, по-настоящему никого нет, — покраснела она. Всё, что есть, есть в настоящем, в действительности, и значит — оно уже что-то, а не ничто. Вы смешиваете в вашей реторте какую-то призрачную будущую возможность и настоящую действительность. А если они одно и то же, по-вашему, и вы уже в действительности щупали этого кто вашего никто, так сообщите определённые результаты: мужчина это был или женщина! Хотя бы это, но определённое! А то вон и падре уже называет его — оно, хотя совсем недавно метал громы в американское Евангелие за такое же новшество… И тогда, возможно, я вам и поверю. А если и вы его не нащупали, то тогда всё остаётся по-прежнему, как оно действительно по-настоящему есть: вашего хозяина выдумали мужчины для порабощения женщин. Вот эта вещь — определённая, и я охотно в неё верю, потому что знаю, что она такое.

— Ах, да бросьте-ка вы это повторять: пол, мужчина-женщина… — поморщился Адамо. — Что же, в такое верить — легко? Полагаете, это вещи вполне определённые? А я вам, предмету познания, заявляю, что эти определённые вещи вы выдумали. Или вам это внушили там, в университете. Заговор против вас, сговор мужчин против женщин… Деточка, вы настолько поглощены собой, что вам и в голову не приходят другие, простейшие объяснения простейшим вещам. Понимаете? Они всем известны, эти объяснения, кроме, увы, вас. Заговоры? Да это жара действует на других так же, как и на вас! Поглядите-ка по сторонам, налево, нет, от вас это направо, и сравните: с обеих сторон — те же нервы, та же подозрительность, то же упрямство в подозрениях. И сами подозрения — те же: в заговоре одной стороны против другой. И тот же гнев, когда выходит не по-вашему. Ну, отсюда и то же хамство, готовность в любой миг взорваться… Узнаёте свой портрет? Нет, конечно, разве вы можете, для вас и это слишком несложные и пресные, примитивные некультурные объяснения. Ну, тогда — прошу пожаловать: бежим по кругу, повторяем одно и то же, потому что мы все отупели от этой жары и бредим. Будь не так жарко в этой вашей реторте, да не услышали бы вы от нас… от них такое! Вообще бы ничего не услышали. А не будь вы так поглощены собой, вам тоже не пришло бы в голову искать другого объяснения, кроме этого простейшего. И вообще, искали бы не мотивы — а причины. Кстати, разве искать причины — не работа учёного, за которого вы себя выдаёте? Так что, если уж вы ищете мотивы, то не жалуйтесь, что вас принимают за сыщика.

— Может, вы и правы, — согласилась она.

Это не было согласием со всем тем, что ей говорилось, просто она пропустила добрую половину сказанного мимо ушей. Ну, а со второй половиной не совсем ясно, впрочем, какой именно — она могла и согласиться. Почему нет?

— Моя работа всегда мешала мне оглянуться кругом, так просто, ничего не ищущими глазами… Увидеть всё без подтекстов, без ассоциаций, как оно есть само по себе. Вы правы, всё простое всегда казалось — и оказывалось легковесным обманом. И потому я всегда подбивала к простой одежонке подкладки, чтобы утяжелить её, сделать поосновательней…

— Известно, голос немецкой крови призывает к большой основательности, аккуратно вставил священник. — А на деле он всегда оказывается голосом Лютера.

— А основательность всего лишь основательной подготовкой к нюрнбергскому процессу, — дополнил Адамо.

— Во мне нет немецкой крови, откуда? — мирно возразила она. — Просто меня так воспитали. Ко мне с детства применяли насилие, вот я и привыкла ему сопротивляться. Мне всегда отвечали «нет», на любую просьбу. Для отказа было достаточно того факта, что просила именно я. В то же время мне навязывали своё «да», когда я в нём не нуждалась, и о нём не просила. Мой папочка — а он никакой не немец — насильно надевал на меня мужские ботинки, потому что они крепче. Брюки, потому что с юбкой бы ботинки выглядели разоблачающе, опять простите за плоскую остроту. Даже он это понимал. Он стриг меня покороче по той же причине, но и из-за экономии моющих средств, как мальчика. Кормил грубой пищей, а вместо конфет — шпинат. Но самое худшее — занимался со мной математикой. Вы, это вы вдумайтесь: он гонял меня на занятия боксом, и ещё в манеж, как жеребца, а потом купил мне мотоцикл! А когда обнаружилось, что вместо бокса я бегаю в танцевальную школу — где-то надо же было проводить это время, иначе бы меня живо разоблачили — он меня избил. И крепко, не разбирая, куда лупит, как… мальчишку! А у меня к тому времени уже титьки выросли, в полный рост. Другая бы на моём месте сдалась, сломалась. Я, как видите, нет. Но чего мне это стоило! Какие качества выросли из такого воспитания! Я их вырастила, но, конечно, за счёт кое-чего другого… А ведь у меня были способности к танцам, все говорили. Никогда ему не прощу!