Борис Фальков - Тарантелла

— И вправду, зачем… — снова подтвердил он. — Ну, а нашли вы то, за чем приезжали?

— Не знаю, — сказала она. Это робкое признание, собственно полупризнание, далось ей через непомерное усилие. Но она сумела проделать ещё одно, дополнительное, и всё же довела дело до конца.

— Если совсем честно — пока нет.

— Однако, будьте уверены, найду, — заявила она от порога. — Не сомневайтесь. А… и вы тут, padre? Рада вас видеть. А вы меня?

Оба одновременно прекратили свой разговор и повернули к ней головы. Не дожидаясь ответа, она прогарцевала к конторке. По мере её приближения взгляд Адамо поднимался всё выше и выше над бортиком конторки, пока не упёрся в верхнюю пуговицу её жилета с таким выражением… собственно, без всякого выражения, будто он не столько смотрел — сколько слушал, как шуршат её шорты. Глаза облокотившегося на правый бортик prete поступили совсем наоборот, заскользили в противоположном направлении, и когда она подошла поближе остолбенело уставились на её колени. Она порадовалась и этому.

— Интересно, что это мы тут так интимно обсуждаем, — говорила она, быстро надвигаясь на онемевших, застывших в своих позах собеседников. — Погоду или канонические тексты… а-а, понимаю, текущие дела кооператива? Вот я вас и застукала, заговорщиков… Сказать прямо — накрыла.

Заключительную язвочку она подпустила, уже пристраиваясь к конторке с левой стороны так, чтобы от священника её отделил зелёненький зонтик, прислонённый к стойке в том же месте, где она его оставляла. Наверное, вернувшись и после более длительного отсутствия, найдём его точно в той же позиции. Он и двадцать лет преспокойно тут простоит, никто не сдвинет его с места. Вот уж действительно райский уголок: двадцать лет — и те как один миг, или как вечность.

— Интересно, откуда мы такие… мокренькие? Я думал, вы уже добрались до Pоtenza, — поднял брови Адамо, возможно, выражая этим способом своё изумление. Ну что ж, значит, какие-то чувства ему доступны, по меньшей мере, он слыхал о некоторых из них.

— А я надеялся, что уже и до своего Мюнхена, — добавил священник, справившись, наконец, со своим остолбенением.

— Да, мы такие из Potenza, — желчно сказала она, стараясь не глядеть в его сторону, на его зеленоватые впалые щёки. — Вы угадали, Адамо, я уже было добралась туда и даже заправила машину. Слава Богу, они там уже цивилизованы: принимают кредитные карты. Попыталась я и сама заправиться, соблазнилась их жутким бутербродом, совершенно напрасно, разумеется. Как раз когда я подступалась к этому бутерброду, вмешалась вдруг какая-то сила… Какой-то голос вдруг… Но ладно, оставим шутки, если они вам так не нравятся. Если они у вас тут не приняты. Без шуток если — то моя машина раскалилась, как утюг, и этого просто нельзя было вынести. Я все окна открыла — никакого толку, стало ещё хуже. Гораздо хуже, чем тогда, когда меня тут перед вами вывернуло. Стало совершенно ясно, так мне и до Неаполя не дотянуть… У вас тут надо передвигаться по ночам, как в Сахаре. А что, мою комнату уже заняли?

— Да нет, — пожал плечами Адамо, — она свободна, как и все другие. Значит, в следующий раз намереваетесь ехать этой ночью? Учтите, всё равно придётся платить полностью за вторые сутки…

— Заплачу за всё, — с угрозой усмехнулась она, — университет всё оплатит. Не беспокойтесь, я останусь тут, пока не решу все вопросы. Я привыкла доводить дела до конца, ну и, конечно, платить долги… А вот вам и залог, что я больше не убегу.

Она покрутила ключи на колечке вокруг пальца, один, два раза… и вполне удачно перебросила их через бортик конторки. Ударившись о кожаную обложку по-прежнему лежащей на столе книги, они мягко прозвенели.

— Потому и вернулись, — согласился Адамо, накрывая их ладонью. — Сами не любим оставлять дела недоделанными, но и начальство ведь такое не приветствует.

— Не только… — заколебалась она, но всё-таки довела до конца и это, как и обещала. Это признание тоже далось ей нелегко. — Там, на бензоколонке я вдруг вспомнила, что забыла у вас свои вещи. Оставила в комнате рюкзак со всеми вещами, так меня тут у вас отделали… Отшибли все памороки. Ну, а вы-то почему не напомнили, когда я уезжала, назло?

— А какое мне дело до ваших шмоток! — возразил он. — Это не моя забота. И потом, может, вы это нарочно сделали, по плану.

— Ну, и зачем именно, по-вашему?

— А для… дела, всё для дела, — грубо передразнил он её слова. — Чтобы вернуться, скажем.