Борис Фальков - Тарантелла

Со стуком поставила баллончик на тумбочку, на этот раз намеренно превысив меру: если тут шуметь нельзя, пусть развешивают запрещающие надписи. Потом передумала, прихватила его с собой, в душ.

И сотворил Бог человека по своему образу, мужчину и женщину сотворил их. И сказал им Бог: размножайтесь, наполняйте землю и обладайте ею. И был вечер, и было утро: день шестой.

Пар поднимался от земли, и орошал всё лицо земли. И насадил Господь Бог рай на востоке, и поместил там человека. И произрастил из земли всякое древо, приятное на вид и хорошее для пищи, и дерево жизни посреди рая, и дерево познания добра и зла.

— Похоже, я ошиблась. Вы уже давно покончили с Энциклопедией Экклезиаста и успешно перешли в старший класс. Спорю, сейчас вы изучаете инструкции де Сада.

Иронии для этой реплики она отмерила от всей души.

— Я изучаю всё, что попадётся, — парировал он без промедления. — А вам-то что? Это не имеет отношения к вынюхиванию… обычаев.

— Всю ночь решали задачку? Значит, не всё вам так уж безразлично… — Она могла бы сказать, что всё-таки раскачала его, но не сказала. — Может, теперь вам понадобится моё имя?

— Зачем? И его легко состряпать по случаю. Но если нам оно так нравится… Пожалуйста, когда будем платить, тогда всё запишем, и заодно получим назад свои ключи. Кстати, предупреждаю: держать у нас машину на открытом месте вредно для её здоровья.

— Ключи у вас, загоните её сюда! Или на второй этаж, в душевую. Заодно и помоете. Это я тоже оплачу.

— Я же вас предупреждал, что водить не умею. Зачем?

— Куда ж мне её девать прикажете? Под юбку?

Вот, теперь и эта дрянь привязалась, ему удалось засунуть ей в рот ещё одно своё любимое словцо. Сама бы она его не вспомнила, с чего бы! Юбки она не носит уже давно. Забыла даже, носила ли когда-нибудь. На такой очевидный ляп и он отреагировать побрезговал, только пожал плечами: моё, мол, дело предупредить, а там как знаете.

Это его регулярное «зачем» по любому поводу, как у избалованного дитяти, приводит в бешенство. Такого так и тянет придушить, прихлопнуть, как какую-нибудь назойливую кровососущую тварь. Паук? Нет, паучиха, готовая пожрать всё вокруг, даже своего единственного клиента. Она готова была сказать это вслух, чтобы хоть немного смутить этого фальшивого самца. Но успела вспомнить, что в прошлый раз смутилась сама, проведя такую же неосторожную параллель. Ляпнув, что она, мол, не трансвестит. И поэтому сказала совсем другое:

— У вас такие заученные приставания… Можно подумать, вы их тысячу раз повторяли, одно и то же, все двадцать лет, которые просидели тут. Вам и самому скучно всё это произносить. Мне жаль вас. Если вы чего-то от меня хотите, надо сказать прямо. И… посмотреть, что из этого выйдет.

В вoображении окончание реплики выглядело чуть иначе: ничего, ещё через пяток лет ты насосёшься и совсем закиснешь. Позорно разжиреешь, сидючи тут, и превратишься в… конфузящегося от вида одного только бабьего пальца евнуха. И оно будет только справедливо, мстительно додумала она, повторно накидывая ремень сумочки на плечо, эта образина сама положила начало такому преображению.

— Я вам и говорю прямо: позаботьтесь о своём здоровье, — пробубнил он ей в спину. — Бесплатный совет: не кричите там так, как тут, чтобы не надорваться… сразу. И вообще дышите там помельче, одной трахеей, как это делают насекомые. Берите с них пример, они прекрасно выживают в любых условиях.

Она только улыбнулась в ответ на этот трусливый, в спину, укус. Пока она дошла до двери, он раз сто, не меньше, успел рассмотреть её круп и подколенки своими лживыми, якобы сонными глазами. Пусть. Пусть остаётся при убеждении, что кепка — это всё, что отличает мужчину от занудливо бубнящей бабы, от рыбы.

На пороге у неё перехватило дух, словно она вдохнула горячей жидкости, а не воздуха. Ночные трудности с дыханием, похожие на астматические, оказывается, не кончились. Жидкость вливалась в лёгкие замедленно, с шумами, лёгочному насосу требовались усилия, чтобы закачать её внутрь. Для такой работы требовались жабры. Она намеренно не закрыла за собой дверь, пусть евнух подвигается, ему полезно.

Переступив порог, она оказалась в раскалённой коробке с запаянной крышкой, в облизываемой пламенем реторте. На этот раз крышкой был не сумрачный непроницаемый купол, а рассеивающая солнечное пламя молочная линза. Солнце, подобно свирепому кровопивцу-насекомому, высосало жадным хоботом всю жидкость из камня и глины, из мяса земли, из её вен: болот, лужиц и протоков, и теперь всё жидкое парило в виде туманной пелены над отвердевшим трупом. Так, наверное, душа мумии летает над ещё недавно своим телом, с его теперь опустошёнными протоками и железами, не в силах покинуть его совсем.