Борис Фальков - Тарантелла

Точно по тому же рецепту следует сплавить, но отсюда, Архангела Цирюльни. Напугать и согнать его с его властной позиции, занять его место, стать им, чтобы вполне освободить его тупых рабов.

— Ну-у-у… — рычим мы, оскалив зубы и вращая головой слева направо, и обратно: так огрызается окружённая стаей гиен львица, царапая когтями свою грудь. — Ну, чего зенки вылупил, царь паучий! Тебе придётся меня полюбить, как себя. Как любит отца блудный детёныш, половинка его души. Как люблю себя я.

Наши действия недостаточно эффективны: хотя вокруг нас стихает прежде выдержанный на одном уровне гуд, но Дон Анжело явно не готов к отступлению. Как же нужно вопить к нему из нашего бездонного тупика, чтобы и его ушей достигли эти вопли! Его бесчувственность заставляет усомниться и во впечатлении, произведенном на его подручных. Может быть, они просто набирают дыхание для продления своего гуда. Что ж, мы тоже надуваем щёки, как можно больше уподобляясь персонажам византийских икон, темнеем, но не от прилива крови — от расплыва на щеках, на груди, на бёдрах пятен пигмента, слившихся в одно всеохватное пятно. Не дожидаясь конца взятой хором паузы, мы прерываем её сами треском впившихся в это пятно ногтей.

Особенно ожесточённо мы скребём череп, трескающейся на нём коже дан голос рыкающий, визжащей пилы. Со лба свисают и покачиваются лохмотья, кожаная занавесочка, усыпанная жёлтыми хрусталиками. Она не скрывает — открывает места зарождения новой розовой шкурки. Мы начинаем напевать неопределённый, на ходу изобретаемый нами мотив, и в такт ему приплясываем на ягодицах: так подплясывает на своём первом балу девочка, жаждущая, чтобы её заметили и пригласили.

— Надо бы пригласить padre, — доносится из-за спины Дона Анжело робкое предложение. Кажется, мы впервые слышим выделенный из мычащего хора элемент, сумевший, осмелившийся вскрыть свой запечатанный рот. Элементу придан голос гунявый, будто козырёк его кепки натянут не на лоб, на ноздри. Ну да, восcтание развивается слишком медленно, но всё же можно сказать — успешно, при такой-то бедности на успехи… Как же, мы такие бе-едные люди, нам тут жить.

— Пригласите сюда моего папочку! — хохочем мы.

Самый бедный из его соотечественников, добрый Дон Анжело, конечно, должен сейчас попытаться спасти своё положение. Ему придётся покинуть полуоборонительную позицию и провести атаку, чтобы восстановить пошатнувшиеся свои позиции, ведь и ему жить тут. Это верно, где ж ещё, где он найдёт себе такое тёплое местечко? Покинув свою крепость и выдвинувшись ещё вперёд, он окажется в нашей власти вполне. Вот, он тут как тут, тошнотворнейше покачивает бёдрами:

— Потанцуем, красотка?

Наглость предложения подчёркивается данным ему голосом, змеиным шипением. Зубы его ядовитые ловко подскрипывают мелодии. Услыхав этот скрип, развязный храбрец скрипач — и тот весь сжимается, даже ноги убирает под стул.

— Пойди, пойди с ним, девонька, — высвистывает он робкой глиняной пташкой, скромнейшим порождением народных ремёсел, — а я вам подыграю. Не бойсь.

Когда обостряется противостояние, предатели в тылу, за спиной, обнаруживаются незамедлительно. Но и за спиной Дона Анжело кто-то подобострастно хихикает, ещё один голос из хора, или тот же самый. Что же, это всё, восстание кончилось, едва начавшись? Презренные рабы, мелкие чертенята, готовые покорно защищать своего мучителя, сатану-хозяина. Из-за их сервильного дыхания и нам тут нечем дышать, такие если и не пристрелят, то удушат обязательно: своею вонью. Да, воздух тигля — не благое сочетание лёгких элементов, а чистая сера, как и полагается. Не земная животворящая атмосфера, а придушившее у себя жизнь, ядовитое дыхание Сатурна. Выдыхаемые им сюда, на нас, сплавленные в однородную плазму тяжёлые элементы успешно раскаляют даже цементный пол, жгут подошвы, приходится и сидя — подпрыгивать ногами на полупальцах. Вот уж верно предсказывали, и тут не соврали: весёлая сценка! Веселье отражается и в поблескивающих со всех сторон глазках, и упрятанные в тень они улавливают его отсветы, отвечают на них танцующими огоньками из-под козырьков, словно в это укрытие сходятся для брачного танца возбуждённые пары светлячков.

Но мы не желаем разделять их веселья, поглубже вминаем наш круп в стул. Это крупное движение состоит из нескольких помельче: поёрзав ягодицами справа налево, мы крепко впиваемся ими в сиденье. Сомнений в том, что мы никуда отсюда не двинемся, быть не должно. Нас не сдвинуть с этого места.