Борис Фальков - Тарантелла

— Да, существование разума не противоречит существованию заместителя, монотонно продолжает он цитировать из двух, по меньшей мере, источников, судя по удвоенной благоговейности, — а его существование человечеству необходимо. И здесь оканчивается наука физика. Если ты с твоей европейской культурой так уж нуждаетесь в авторитетах, то это, предположим, снова говорит Заратустра ибн Сина. Интересно, что авторитетно сказать больше и впрямь невозможно, просто нечего.

— Разве он что-то вообще сказал? Боже, и это вся твоя наукa! С такой наукой понятно, почему тебя вышибли из университета… Я сама бы так сделала, и больше того, прибегла бы и к diritto canonico, сожгла бы все такие книжонки публично, вон там на площади. Слушай, сейчас мне некогда, но мы ещё вернёмся к этой теме, дорогой… Ты ведь намеренно задерживаешь меня своей болтовнёй, так? Ну признайся, скажи — намеренно, да?

— Нет, вас я вовсе не задерживаю, — начальственно говорит он, — синьора.

Всё бесполезно, все старания впустую, всё напрасно! Из него не вырвать прямого подтверждения тому, в чём он только что косвенно признался. С детским упрямством он играет в свои игры, не позволяет насладиться повтором того, что так сладко слышать, с каждым разом всё слаще и слаще… Разъярённые его гнусными издевательствами, мы кидаемся к нему, будто собираемся опять вцепиться в его мерзкую книжонку, или прямо сходу гвоздануть по черепу. Растерзать этого деревенского льва, как козлёнка. И вот, рой пчёл в трупе козлином, и мёд, a что слаще мёда в растерзанном трупе? Глупости, цыпка, пора просто оставить его в его покое, гнить дальше. У нас действительно полно дел.

А у него — своё дело, и он говорит чистую правду, не понимаешь, что ли, сама? Он не тебе, он нарочно мне мешает, да и не скрывает этого, наоборот, пытается заодно и оскорбить меня званием заместителя. Неужто, чтобы и ты поняла это, ему действительно нужно назвать меня по имени? Не жди, он никогда не решится на это. Ничего новенького, канонические приёмы сопротивления такого материала как он. Наше же дело — уйти от тривиальных канонов. Вот что, шарахайся-ка ты назад и по этой инерции снова галопируй к выходу, передавая своё решение не словами — выразительными движениями рук, от них не отговориться бессодержательными словами, не отмахнуться другими руками: что отложила выяснения ваших почти семейных отношений не навсегда, а только до вечера. И только потому отложила, что опаздываешь на службу. Тогда инерции хватит, чтобы перелететь порог и вылететь наружу.

Мы покидаем его, родная! Может быть и навсегда. Пусть разлагается дальше в своей клетке. А мы — свободны, свободны, свободны. Наше тело тоже — совсем свободно от сковывающих, так долго навязываемых ему противоестественных движений.

Свобода! Её запах шибает в расширенные навстречу ему, трепещущие ноздри. Будем отважно впитывать его, бояться нечего, под нами уже утоптанная нашими копытами, самая твёрдая из почв: небеса. Ведь там, допустим, рождается всё, а значит — и благоухание свободы. Надёжная, иcхоженная почва не подведёт, форма хорошо изученных канонических позиций всегда будет как бы просвечивать сквозь свободные отступления от них. Зная всё о себе, каждая всё то, что делает она и другая, руки смогут сознательно управлять движениями всего тела даже там, где новые па танца будут сильно отличаться от классических канонов, не вмещаться в огненный corpus diritto canonica, принятый на центральной площади Рима, и затем успешно усвоенный всеми площадями Европы в пламени разведенных и там костров… Даже когда на ногах не мягкие тапочки — а раскалённые испанские сапоги. А на голове терновый венец.

Свобода… Это светлое чувство, oно пройдёт, ведь мы не избавились, напротив — всё больше и больше узнаём о навязанном нам, всё крепче усваиваем его. Усвоение пройденного открывает нам перспективы новых освоений, держит перед нами будущее широко открытым, и вольный ветер оттуда ударяет нам в лицо даже при полном безветрии длящегося вечность теперешнего события. Только вот… если будущее обязательно будет, если оно действительно необходимо, то оно — не только мотив теперешнего, но и его причина. Значит, и оно тоже в какой-то мере пройдено, прошло. Тогда оно расположено там же, где и прошлое, и его зов доносится до нас оттуда, сзади. Будущее, как и прошлое, наносит нам коварные удары в спину, а не открытые — в лицо. Поддаёт под задницу, как это принято в танцклассах, а не в честном бою, не притягивает к себе — отталкивает от себя. Выталкивая нас из прошлого, где оно расположено, высвобождает из него, настойчиво обучая свободе — подталкивает оттуда к самому себе, к будущему. В этом всё его расположение к нам: загнать нас в свою свободу насильно, но этого уже не мало. Усвоение подталкивающих ударов сзади, освоение собой пройденного и есть наше освобождение от него, и в этом вся наша свобода: в присвоении прошлого. Но и этого не мало, это — всё.