Карен Уайт: Танцующая на гребне волны

Мы проехали еще немного, деревья поредели, уступая место кустарнику, как бы свидетельствуя этим свое почтение дому в конце подъездной аллеи. Я знала, что это была одна из немногих остававшихся на острове построек девятнадцатого века, но ее старина поразила меня, как и чувство чего-то знакомого, подогретое, я уверена, живыми описаниями Мэтью и его рассказами, как он жил здесь единственным ребенком в семье.

Мы вышли из машины и встали рядом, не касаясь друг друга, слушая пение цикад в окружающих нас деревьях. Смешанная с песком земля у меня под ногами, казалось, подозрительным образом заколебалась, и я схватила Мэтью за руку, почувствовав, что нуждаюсь в опоре.

Это был простой двухэтажный фермерский дом – на высоком фундаменте, с верандой на четырех колоннах и двумя каминными трубами по сторонам. Три мансардных окна над крышей веранды напоминали выпученные глаза. Что отличало этот дом от виденных мною ранее зданий того же периода – пестрота, местный строительный материал, включающий в равных частях известняк, воду, песок, устричные раковины и золу.

По сторонам дома и перед ним были разбиты клумбы – сейчас заброшенные, – а немного дальше, где подступал лес, было что-то вроде небольшого домика с одинокой каминной трубой. Он стоял почти на опушке, парадную дверь в нем заменяли деревянные щиты без ручек.

Решив, что попозже непременно здесь поброжу и все поразглядываю поподробнее, я снова повернулась к дому. Сероватый оттенок здания смягчал его очертания на фоне песчаной подъездной аллеи, делая его похожим на отбрасываемую дубами тень. Казалось, дом скрывался от времени, позволяя годам проходить мимо, не изменяя его, так же как колеблющий болотную траву бриз позволяет ей вновь распрямиться.

Я глубоко вздохнула.

– Ты описал мне дом так хорошо, что мне кажется, я видела его фотографию. Я только не представляла себе, что он такой…

– Старый? – Мэтью рассмеялся, привлекая меня к себе. – Но уверяю тебя, жить здесь вполне возможно. Три года назад я пристроил кухню, ванную и чулан рядом с большой спальней. Это не дворец, разумеется, но я думаю, ты будешь здесь счастлива. – Он сжал руками мои щеки. – Я знаю, ты будешь здесь счастлива.

Тон его изменился, как будто он хотел уверить меня в этом, но я не поняла, кого из нас он старался уверить на самом деле.

Я поднялась на цыпочки и поцеловала его.

– Я буду счастлива. Мы будем счастливы.

В ответ он подхватил меня на руки, как будто я была невесома, и понес меня вверх по ступенькам. Повозившись с ключом и открыв дверь, он внес меня в дом и осторожно поставил на ноги. Как маленький мальчик, он с неуверенной улыбкой следил за моим лицом, пока я осматривалась в своем новом жилище. Я стояла в маленькой передней с высоким потолком с натертыми до блеска сосновыми половицами и узкой лестницей у стены с тяжелыми темными перилами, вытертыми за два столетия сотнями рук. Шагнув к лестнице, я коснулась перил и ощутила ладонью холодок гладкого дерева. И снова просквозило то же самое чувство чего-то очень знакомого – словно здесь меня ждали призраки прошлого.

Пепел. Несмотря на работающий кондиционер, я ощущала запах каминного пепла. Я взглянула на Мэтью и, увидев тревогу в его глазах, снова принудила себя улыбнуться.

– Это прекрасно, – сказала я, осматривая гостиную с диванчиками в стиле рококо и набивными обоями, перед тем как пройти в соседствующую с гостиной столовую. Стены там были темно-синие, ковер и портьеры в соответствующем стиле, мебель и все аксессуары – старинные, но на удивление очень удобные. На столе в хрустальной вазе стоял роскошный букет гортензий и гладиолусов. Их аромат не заглушал всепроникающего запаха пепла…

Миновав дверь налево, ведущую в буфетную и дальше в кухню, я прошла в помещение, очевидно, пристроенное позднее – уютный рабочий кабинет, разве что телевизор с широким экраном над встроенным книжным шкафом смотрелся не слишком уместно. Комната была отделана в мужском стиле, однако со вкусом. Но все же она показалась мне какой-то лишней, и я подумала, что большую часть времени буду проводить в гостиной.

– Так это и есть твое холостяцкое пристанище, – старательно улыбнулась я, недоумевая, почему он предпочитал жить здесь один, вместо того чтобы поселиться рядом с клиникой в Саванне, где он работал детским психологом. У него там была квартира, где он ночевал три своих рабочих дня в неделю. Но он всегда возвращался сюда, в Сент-Саймонс.