Элена Ферранте - Моя гениальная подруга

— Откуда ты все это знаешь?

— Я много читаю.

— Что именно?

— Газеты, журналы, книги.

Я никогда не читала ни газет, ни журналов — только романы. Даже Лила, пока не бросила читать, не брала в библиотеке ничего, кроме старых потрепанных романов. Я поняла, что безнадежно отстала от жизни, и Нино мог помочь мне наверстать упущенное.

Я задавала ему все больше вопросов, он отвечал. Его речь была лишена блеска, свойственного Лиле: он не обладал ее способностью сделать интересной любую тему. Он говорил как лектор, подкрепляя свои выводы конкретными примерами, без пауз и ярких выражений, без малейшей иронии — четко, ясно, строго по делу. Какое-то время Альфонсо и Мариза прислушивались к нашей беседе, но очень скоро им это наскучило. «Мадонна, ну и зануда же мой братец!» — воскликнула Мариза, и они с Альфонсо стали болтать между собой. Нас с Нино это нисколько не огорчило; мы вообще перестали замечать, что происходит вокруг; что-то ели и пили, не понимая, что едим и пьем. Я тщательно продумывала каждый свой вопрос и внимательно выслушивала ответ. Постепенно я сообразила, что все его рассуждения подчинены одной идее: он полагал, что лишняя говорильня только вредит и надо уметь ставить конкретную проблему и искать ее практическое решение. Я согласно кивала, пока он не заговорил о литературе. «Раз им нравится заниматься шарлатанством, — дважды или трижды повторил он со злобой, имея в виду писателей, которых считал врагами, — пусть пишут свои романы, я с удовольствием почитаю. Но если и правда хочешь что-то изменить — надо не языком трепать, а действовать». Мне показалось, я поняла, на каких именно писателей он нападал — на тех, которые забивают людям голову всякой, по его выражению, «ерундой». Я попыталась было ему возразить и услышала в ответ: «Есть куча плохих рыцарских романов, Лену́, претендующих, что они не хуже „Дон Кихота“. Но при всем уважении к „Дон Кихоту“, нам здесь, в Неаполе, нет надобности воевать с ветряными мельницами. К чему эта бессмысленная храбрость? Кто нам нужен, так это люди, которые знают, как устроены мельницы, и могут сделать так, чтобы они работали».

Мне уже стало ясно, что я хочу каждый день вести с этим парнем вот такие беседы. Сколько ошибок я наделала! Разве это не глупо — любить его, мечтать о нем и намеренно его избегать. Это все из-за его отца. Но я-то хороша! Я ведь сама терпеть не могу свою мать — и при этом решила, что на сыне лежит страшная тень его отца! Я раскаивалась и упивалась своим раскаянием, ощущая себя героиней романа. Разговаривая, нам приходилось повышать голос, чтобы перекричать гул голосов и громкую музыку. Время от времени я бросала взгляд на стол, за которым сидела Лила: она смеялась, ела, болтала, а на меня ни разу даже не посмотрела. Изредка я как бы невзначай косилась на компанию старых друзей, опасаясь, как бы Антонио не начал делать мне знаки, призывая присоединиться к ним. Я видела, что он не сводит с меня глаз, нервничает и злится. «Спокойно, — говорила я себе. — Завтра я его брошу. Я больше не могу быть с ним; слишком мы разные». Конечно, он меня обожал и ради меня готов был на все — как преданный пес. Но мне гораздо больше нравилось, как говорил со мной Нино — без тени подобострастия. Он делился со мной планами на будущее, рассуждал о принципах, на которых собирался его выстраивать. Чем больше я его слушала, тем яснее мне представлялась и собственная судьба — когда-то тот же эффект производили на меня разговоры с Лилой. Слова Нино будили во мне стремление расти над собой. Он, больше всего на свете мечтавший спастись от отца, думала я, спасет меня от матери.

Кто-то тронул меня за плечо — ну конечно, это был Антонио.

— Потанцуем? — мрачно спросил он.

— Матери не понравится, — прошептала я.

— Все танцуют, что в этом такого? — громко возмутился он.

Я смущенно улыбнулась Нино, который прекрасно знал, что Антонио — мой парень. Он окинул меня серьезным взглядом и отвернулся к Альфонсо. Я пошла танцевать.

— Не прижимай меня крепко.

— А я и не прижимаю.

Было шумно, все выпили и теперь веселились. Танцевали взрослые, молодежь, дети. Но за внешним весельем явственно ощущалось недовольство. Родственники, а особенно родственницы невесты не спешили демонстрировать радость. Они разорились на подарках и нарядах, влезли в долги, а с ними обращались как с нищими: наливали грошовое вино, пренебрежительно медленно подавали блюда. Почему Лила не вмешается, не прекратит эту несправедливость? Я хорошо их знала: сейчас они сдерживаются, не желая расстраивать Лилу, но, когда вечер подойдет к концу, новобрачная уйдет переодеваться и вернется к гостям в дорожном костюме, раздаст конфеты и удалится под руку с мужем, разразится эпохальный скандал. Он разожжет взаимную ненависть на месяцы, если не на годы, начнутся ссоры, посыплются оскорбления, к раздорам подключатся мужья и сыновья, считающие себя обязанными доказать матерям, сестрам и бабушкам, что они мужчины, а не тряпки. Я знала их всех — и женщин, и мужчин. Я видела, какие взгляды бросают парни на певца и музыкантов, посмевших не так посмотреть на их девушек или, не приведи господи, обратиться к ним с недостаточно почтительными словами. Я видела, как танцевали Энцо с Кармелой, как сидели за одним столом Паскуале с Адой; к концу вечеринки они наверняка решат быть вместе, а через год — или через десять лет — поженятся. Я видела Рино с Пинуччей. У этих все произойдет куда скорее. Если фабрика «Черулло» заработает по-настоящему, самое позднее через год они сыграют свадьбу, не менее роскошную, чем эта. Они танцевали, глядя друг другу в глаза и крепко прижимаясь друг к другу. Любовь плюс расчет. Колбасная лавка плюс обувная мастерская. Старые дома плюс новые. Неужели я была такой же, как они? Или я до сих пор такая?