Наталья Калинина: Что скрывают зеркала

В магазине Эля не стала задерживаться, торопливо прошлась между прилавков, кидая в корзину все необходимое – пачку спагетти, брусок бекона, сливки и упаковку шампиньонов, быстро расплатилась и почти бегом вернулась домой. Сын сидел за столом так же, как она его и оставила. От сердца отлегло, и молодая женщина отправилась на кухню.

Готовка ее успокаивала. Но на этот раз, нарезая лук, а затем – шампиньоны, она не могла отделаться от неприятного осадка. После разговора с подругой настроение вдруг скисло, как забытое на столе в жаркий день молоко, и теперь изжогой подкатывало к горлу, заставляя морщиться, а губы сжимать в упрямую линию. А все потому, что Эле было досадно, что одна уверенная в себе незнакомка, похожая на нее, одетая если не в «то самое», то в очень похожее платье, отдыхает где-то в солнечной Испании, пьет себе мохито или другой коктейль и не думает ни о каких проблемах. Тогда как она потратила сейчас последнюю пятисотку.

Эля высыпала в закипевшую в кастрюле воду спагетти. Бросила к поджаренным на сковороде луку и шампиньонам нарезанный кубиками бекон, добавила сливки и выдавила в них зубчик чеснока. Останется смешать соус со спагетти – и все, их любимое с сыном блюдо готово. «И ничуть не хуже, чем в ресторанах!» – с каким-то вызовом, адресованным все той же незнакомке, подумала Эля. Включив радио, она поискала любимую музыкальную волну и застала отрывок рекламы. «… На улице разбитых зеркал», – произнес мужской баритон фразу, непонятно уже к чему относящуюся. Но не успело раствориться в маленькой кухне, наполненной паром и дразнящими аппетит запахами эхо последнего слова, как из динамиков бодро громыхнули вступительные аккорды зарубежного хита.

– Кушать подано! – задорно воскликнула Эля, ставя перед сыном полную тарелку. – Лучшее блюдо от шеф-повара из ресторана «На улице разбитых зеркал»!

– Мам, ты чего? – наморщил лоб Тихон и взглянул на вдруг развеселившуюся мать чистыми, как июльское небо, глазами.

– Так. Ничего. Ешь. Приятного аппетита!

– Еще что-то желаете? – склонился в нарочито-учтивом поклоне официант – молодой мальчишка лет двадцати – и лукаво взглянул на Нору большими маслинно-черными глазами в опахале густых ресниц. Этот юноша с профилем модели из мужского журнала и бугрящимися под рукавами черной футболки бицепсами расходовал тестостерон беззастенчиво и щедро, особенно в присутствии иностранных туристок, не смущаясь их морщинистыми шеями и дряблой пятнистой кожей неприлично глубоких декольте. Пожилые туристки из северных стран, утомленные непривычно жарким солнцем и нашедшие кондиционированный оазис в этом баре, обласканные вниманием красивого молодого мальчика, делали все новые и новые заказы – на радость тучному хозяину за барной стойкой, приветливо улыбающемуся в пышные усы одновременно и всем посетителям, и своим мыслям.

– Нет, спасибо, – сухо, не поддавшись блеску белозубой улыбки официанта, ответила Нора. – Рассчитайте меня, пожалуйста.

Счет вышел гораздо больше, чем ожидалось. Девушка слегка нахмурилась, доставая из сумочки кошелек, и в очередной раз зареклась заходить в бары и рестораны, расположенные в туристических местах: еда так себе, а цены заоблачные. Но в августе известные ей кафе и бары закрыты, так что довольствоваться приходилось тем, что отыскалось. Нора расплатилась по счету, оставила обаятельному официанту чаевые – за старания и, поднявшись, оправила подол платья. Торопиться ей было некуда, поэтому она решила не спускаться сразу в подземку к электричкам, а пройтись по центру.

Нора любила этот заключенный в оправу гор и моря город – многоязыковой, многокультурный, суетливый, как муравейник, утопающий в смеси запахов морской свежести, расплавленного солнцем асфальта и душного смога. За все прожитое здесь время она так и не устала любоваться и восхищаться им, сочетающим в себе несочетаемое – каменную красоту старинных кварталов и убогость «неблагополучных» улиц-траншей, прорытых между угрюмых без солнечного света зданий. Он был уникальным – с уникальным «квадратным» кварталом Эщампль и пряничной архитектурой Гауди. И она влюбилась в него с первого визита и продолжала любить, с каждым днем врастая своей любовью в него, как молодой дубок корнями – в твердую землю. Но хоть город и отвечал ей взаимностью, Нора предпочла жить в получасе езды от него, опасаясь утратить романтику периодичных свиданий. Она приезжала в город ежедневно, за исключением выходных, пересекала его по диагонали на автобусе, любуясь им, просыпающимся, как любовалась бы в предрассветном сумраке профилем любовника. Отрабатывала день в офисе, предвкушая вечернее свидание – короткую прогулку по знакомым местам, кофе, иногда поздний ужин в ресторане и пару раз в месяц поход на выставки и в художественные галереи. Ее ничуть не смущало, что на прогулках ее никто не сопровождал. В их паре она – город третий был бы лишним. Да и за день Нора так уставала от общения, что к вечеру мечтала о спасительном молчании. Эти прогулки были ее своеобразной медитацией, город – собеседником, другом, любовником и наставником, а в целом – ее персональным местом силы. Вся энергия, щедро потраченная во время рабочего дня, возвращалась к ней с избытком после таких свиданий. И довольная, умиротворенная, счастливая, Нора возвращалась на поздней электричке домой – в свой спокойный «спальный» поселок.