Эрик Ханберг - Ржаной хлеб с медом

В поведении Рейниса многое могло показаться странным. Но кто без странностей? У одного они сразу бросаются в глаза, у другого не так заметны. Со временем привыкают ко всему.

В Заливе искони подвергалось строгой критике, чем и как угождают в каждом доме.

Зная об этом, Рейнис тем не менее стол снедью не заваливал. Удерживал от излишеств и Кату. Разумеется, не по скупости. Полагал, что наесться каждый может у себя дома. Обычные хождения в гости нельзя равнять с похоронами или свадьбами, когда жарить и тушить обязательно. Приход соседа — всего-навсего посиделки. Если требовалось раскупорить бутылку, Рейнис говорил:

— Пойду поищу кусманчик на закуску.

Два-три нетолстых ломтика мяса и краюха хлеба составляли все угощение. Мужчинам этого было достаточно. Но даже самые рассудительные жены в Заливе, которые полностью одобряли поведение Раюма и принимали все его советы, не могли смириться с подобным крохоборством. И долго после очередного посещения жаловались друг дружке:

— Подал один кусочек, будто у него чулан пустой. И как только перед людьми не стыдно!

Сами они вряд ли бы съели больше того, что положено на тарелку, но надо же помолоть языком. Ворчала, между прочим, и Прициене, хотя с ее собственного сада прохожий человек не дождался бы и сопревшего яблочка.

На сходках малой капеллы приходилось довольствоваться только кусманчиком. Если чета Прицисов его тут же съедала, Рейнис подкладывал еще чуток. И уж эта порция оставалась на столе до конца музицирования.

Раюм с молодых лет придерживался услышанного, а то и вычитанного где-то правила, что в шикарные трактиры люди ходят не наедаться, а выпить и закусить. Необычный для деревни заскок не мешал соседям заглядывать на хутор «Зетес» чаще, чем куда-либо еще. Рейнис умел поддерживать в доме атмосферу радушия и гостеприимства. Своими изречениями и неизменным уютом. В дни репетиций, когда капелла начинала уставать, Рейнис неожиданно мог отколоть двустишие:

Это было настолько просто и естественно, что из бочки смеха вылетала затычка. Упоминание о бальной лужайке навевало воспоминания о собственной юности. Прициене опускала голову. Ее Мартыню пришлось порядком повозиться под липами — Либа изображала неприступную барышню.

Рейнис отодвигал чуть в сторону от Прициене тарелочку, на которой покоился ломтик нежирного, с мясными прожилками сала, и приглашал:

— Закусите, гости, заморите червячка. — И тут же добавлял: — Я, правда, когда выпью, не заедаю. А то курево будет не в смак.

Гости думали так же.

Рейнис не признавал излишеств и свою точку зрения подкреплял рифмой:

И не потому, что так учили доктора. Врачей он не беспокоил и журнал «Здоровье» не читал. Держался своего собственного мнения: «Раз пришла пора отдавать концы, нечего брыкаться. Впрочем, если покусывать витамины, она придет не так скоро. Вот и вся премудрость».

«Покусывать» — это означало вечно держать что-нибудь между зубами. Стебелек тимофеевки, ветку лозы, половинку желудя, корешок аира, ягоду рябины, сосновую хвоинку.

Он ни на что не жаловался.

— Неужто у тебя никогда ничего не болит?

Когда так прямо приставали, Рейнис признавался:

— Иногда покалывает сердце, но с сердцем та же песня, что с кукушкой. Начнешь считать, сколько раз прокуковала, сам себя всполошишь. Сердце твой конь: как будешь управлять, так и пойдет. Не загоняй в мыло, побежит спокойной рысью и остановится — когда настанет срок.

Страстью Рейниса было ходить по грибы. Но только на короткое время: ранней весной.

— Схожу пошукаю, нет ли где сморчков.

И всякий раз набирал здоровенную корзину почти доверху. За неделю обеспечивал дом на все лето и зиму. Свежих наедались до отвала. Остаток сушили.

— Весенний гриб полным-полнешенек яду. Но яд — лекарство. В малой дозе годен.

Рейнис не искал сморчков по всему лесу. Грибное место в его понимании должно было походить на картофельное поле — сходи да возьми, сколько захочешь. Таким весенним полем для него была опушка сосняка, которая граничила с приусадебной землей. Опушку Рейнис обрабатывал огнем. Дожидался одному ему известного срока и подносил спичку. Едва заметный ветерок гнал пламя вперед вершок за вершком. Травы обугливались, а комли больших деревьев лишь покрывались копотью. Мох вздыбливался и рассыпался пылью.