Эрик Ханберг - Ржаной хлеб с медом

Человек хоть сетует, но живет там, где пустил корни.

Таков порядок вещей.

На нем от века стоит земля, вершится коловорот жизни в Заливе.

Тут все — оптимизм и юмор, печаль и трагизм. Как и должно быть у людей. Подобных уголков и закоулков в Латвии сотни и тысячи.

Было время, когда Залив именовали Третьей бригадой. Официально, разумеется. В разговорах попроще — Залив-бригадой. Ныне слово «бригада» отпало. Бригад больше нет. Теперь, если хотят что-нибудь сказать, обходятся привычным:

— В Заливе… Надобно съездить в Залив… Дойти до Залива.

Рейнис Раюм выражается более поэтично:

— До Залива моего первого греха.

Когда у людей хорошее настроение, они предпочитают его название. От него веет воспоминаниями, сердечностью, доброй шуткой и вообще чем-то славным.

Залив с давних пор развивался обособленным мирком. Кругом стоял лес. Поселяне рубили деревья, корчевали пни, поднимали целину. Большей частью то были хозяева средней руки. На обширной вырубке насчитывалось всего два-три хозяйства покрупнее.

Река Нельтюпите делает здесь дугу, которая почти замкнутым кольцом опоясывает рассыпанные хутора. Очевидно, этим объясняется первоначальное название местности. Только один двор «Малкалны» выскочил из опояски и засел в заречье. Однако в Заливе никто исключений не признавал, и дом Кауке прочно числился в Заливе.

Лес сводили, чтобы отвоевать у него побольше земли. Но каждый хозяин оставлял себе по рощице — для красоты и стройматериалов.

Теперь канавы заполнили лоза и ольха. Полосы буйной зелени слились с соснячками или рощицами — смотря кто как называл свою купу деревьев. Впечатление такое, будто все поглощается кустарником.

Вначале колхоз в Заливе сеял всего понемногу. Позже — хлеб и свеклу, чтобы люди могли копошиться вблизи своих домов. Когда полольщики-землеробы один за другим стали уходить, а оставшиеся — слабеть, мелкие поля отвели под такие культуры, которые только сеют и жнут. Но чтобы старики совсем не закоснели в безделье, им доверили поливную плантацию огурцов и бобы, которые в народе называют свиными. Выращивали их, однако, для людей. В последние годы свиной боб сильно возрос в цене. Колхоз решил потягаться с базарными торговками, которые запрашивали за него бешеные деньги.

Почти каждый из малоземельных хозяев в свое время выучился какому-нибудь ремеслу, чтобы скромные доходы с земли подкрепить дополнительным заработком. В Заливе ковали, ткали, шили, столярничали и еще музицировали.

Колхозу от далекой окраины пользы не было никакой. Гектаров набиралось изрядно, но отдача с засоренных полей получалась ничтожной. Потому-то и рассудили дать волю лозе и ольхе до тех пор, пока в Залив не приедут мелиораторы. Речку предусмотрено было углубить землечерпалкой и выпрямить, а мелкие рощицы свести, чтобы открылся простор, где могла бы развернуться техника. Оставить решили только один лесок, где росли пышные дубы.

Час великой мелиорации надвигался.

Итак, мы сидим оба с Рейнисом за сапожным верстаком и потягиваем пиво. Нет, конечно, той чистоты и порядка, какой тут поддерживался во времена Каты, жены Рейниса. Уже пятый год на хуторе «Зетес» в одиночку хозяйничает мужчина.

— Тут все по-старому, — изрекает Рейнис.

Но стоит разговориться, как выясняется: новости все же прибавились, да и минувшее вспомнить не грех.

После пива Рейнис снимает кепку и незанятыми пальцами чешет затылок. Смотрю, что будет дальше с шапкой. Она всегда у него на голове, за исключением трапез, торжеств и других случаев, когда приличие требует обнажить голову. Впрочем, у себя на кухне он может с ними не считаться.

Кепка ложится рядом с молоточком. Значит, Рейнис малость охмелел, и наше собеседование затянется дотемна.

Рейнис Раюм в Заливе занимал особое место. Если по соседству живут учитель, доктор или священник, люди ищут совета у них. В Заливе никогда не обитал ни тот, ни другой, ни третий. Рейнис в школах обучался мало, зато народной мудростью овладел вполне. Всегда находил простой выход из самых сложных обстоятельств, знал, какой травяной чай помогает людям, какой — скотине, умел исправно отпевать покойников.

В нем соединились учитель, лекарь и священник.

Он умел изготовлять красивые и удобные башмаки на деревянном ходу. Из легкой осиновой болванки точно по ступне вытачивал подошву. Когда кожаный перед разнашивался и затвердевал, нога не чувствовала обутки. В заказчиках Раюм не имел недостатка. Он обувал взрослых и детей, для хлева и для праздника.