Анна Йокаи - Что с вами, дорогая Киш?

— Почему я ее не выгоню? А разве лучше, если мне вообще никто помогать не будет? У меня нет такого мужа, как у Штефи. Он хотя и врач, но не стыдится выколотить ковер.

— Эти твои образцы для подражания, эти жалкие импотенты…

— Ну что ж, ругаться ты можешь. А хоть раз прибраться в доме, пока я на работе, небось тебе и в голову не пришло. Уж у тебя-то золотое кольцо с пальца не слетит.

— А вот и слетит! — расхохотался Арон. И сразу умолк.

Ирма вскочила с кресла.

— И ты еще гогочешь? Думаешь, я забыла, что через две недели после нашей свадьбы ты продал обручальное кольцо?

— Я не продал. А отдал в залог, чтобы сходить с тобой потанцевать.

— Как же, сходить со мной потанцевать! Впрочем, теперь это не имеет значения. Когда ты продал ломбардную квитанцию…

— Ты прекрасно знаешь, что я ее потерял…

— Кино начинается! Начинается кино! — заорал Пишта. — Вот здорово!

Арон вышел в кухню. Поставил на огонь кофе. Ирма вышла вслед за ним.

Ни одного вечера нельзя спокойно посмотреть телевизор. Неужели это такая недосягаемая мечта? Неужели ей не надоели эти постоянные стычки и свары?

— Я могу выпить чашку кофе?

— А кто тебе говорит, что не можешь? — Ирму уже трясло от раздражения.

Волосы у нее грязные, слипшиеся — давно не была у парикмахера. Махровый халат распахнулся на груди, пояс развязался. Зеленые глаза сейчас казались серыми, губы — бледно-коричневые. «Но все еще красивые, — отметил про себя Арон. — А когда они гостили у ее матери — три или четыре дня — и на Ирме был бирюзовый костюм и туфли из змеиной кожи, на нее многие заглядывались. Все бы ничего…»

— Если бы ты знал, как я устала. Целый день носилась словно угорелая. И корректура пришла в последнюю минуту, отдать ее уже никому не могла. В издательстве был только этот болван Шойом, сто двенадцатую страницу набрали не тем шрифтом…

— А у меня, по-твоему, сплошной праздник был и в саду горели лампионы? Ты только сравни, какое напряжение у тебя на работе и какое у меня. Я тебе раз сто уже говорил: обстановка у нас сейчас для меня просто невыносимая.

— Ты всегда только о себе, — глухо проговорила женщина. — Всегда только о себе.

— А ты? Ты, конечно, заботишься о других больше, чем о себе? — Арон помешивал ложечкой кофе. Поскорее бы в постель и заснуть. Работаешь как вол, а отдохнуть дома нет никакой возможности. Хватит на сегодня криков, воплей…

— Ступай в свою барокамеру, пока мы туда еще не пришли. — Ирма с трудом сдерживала слезы. Пахло протухшими яйцами, газ все-таки давал утечку. Арон открыл в кухне окно. Ирма тут же подскочила к окну, закрыла его.

— Кто первый начал? Скажешь, не ты?

Арон чувствовал, что его все сильнее охватывает злоба.

— Я? А разве не ты сказала детям…

— Что? Ну что я им сказала?..

Они стояли друг против друга, как два разъяренных врага перед схваткой.

Ирма не упускала из поля зрения и черную чашку. Она из сервиза, как бы этот псих не швырнул ее на пол. А Арон думал: хорошо бы эта истеричка грохнулась в обморок — может, на какое-то время в доме станет тихо. «Бессовестный тиран, — думала женщина, — я тебе это еще припомню». «Сколько же в ней спеси, — злился мужчина, — а когда-то такая скромница была, дальше некуда».

Они оба поняли, кто из них что подумал. Арон, выдержав паузу, дотронулся до плеча Ирмы.

— Ты же знаешь, я люблю тебя, — сказал он.

— И ты знаешь, что я тебя люблю, — выдохнула в ответ Ирма и провела рукой по затылку Арона. Они любили эти передышки в бою. Их объятия тогда были такими страстными. «Мы только одно ценим друг в друге, — подумал Арон, — что оба хорошо притворяемся. Ни один из нас не открывает другому душу».

— Фильм начался, — сказал он и слегка ущипнул Ирму за грудь. Ирма куснула его за руку.

— Здесь? — спросил Арон. О Шобере он уже не думал.

— Ну да, — кивнула женщина и выключила свет.

— Газ не выключай, я хочу тебя видеть, — потребовал мужчина, но Ирма решительно запротестовала: «Нет, в темноте лучше». Поспорили немного, а потом все быстро свершилось. Хорошо, что Кристи закричала в соседней комнате. Они бросились туда. Кристи, завернутую с головой в пододеяльник, Пишта вращал, словно веретено за плечи. «Кружись, волчок, кружись, юла», — ликовал он.

Кристи заплакала. Она ничего не видела, и ей стало страшно.

Ирма закатила Пиште оплеуху.

— Тебе что, совсем не жаль маленькую сестренку, паршивец ты этакий? Так ты о ней заботишься?

Пишта растерянно потер себе щеку, а потом и он заныл: