Array Альфина - «Пёсий двор», собачий холод. Том I (СИ)

Мистер Фрайд хэра Ройша-младшего раздражал, но установить, чем именно, не получалось. Возможно, неприязнь была сугубо личного толка. Хэру Ройшу-младшему не слишком нравились любители рисоваться, отпускать острую бородку и размахивать полами плаща, аки крыльями. Да и припадочная Фрайдова манера лекции вовсе не облагораживала.

— …Что есть патриотизм для европейца? Парадоксальное явление! Как можно любить свою страну, когда нечто большее: Европы в целом — требуют считать её интересы второстепенными относительно общего блага? Как можно думать об общем благе, когда нечто несказанно более важное: желания и чаяния близких — столь от него далеки? Думает ли об общем благе мать, вскармливающая ребёнка? Юноша, подносящий деве цветы? Думает ли о своей стране торговец, перепродающий еду втридорога? Учёный, изобретающий панацею? Политик, подписывающий договор? Граница тонка, но ещё тоньше грани человеческой души, в которых находится то, чего мы сами, к ней привыкнув, не видим.

Хэр Ройш-младший, не сдержавшись, поморщился. Патриотизм есть любовь к своей стране, так или иначе проявленная; проявления эти можно классифицировать, но к чему наводить патетические сложности?

— Судя по выражению вашего лица, у вас случилось горе, — раздался откуда-то из-под локтя жизнерадостный голос, — хотите, утешу?

Обернувшись, хэр Ройш-младший обнаружил рядом с собой Хикеракли — приятеля Скопцова да и, кажется, всей остальной Академии тоже. За лето тот успел неким загадочным образом загореть, а его неестественного оттенка волосы, наоборот, высветлились. Не прибегая к помощи рук, Хикеракли жевал перо, никогда, судя по состоянию, не знавшее чернил.

— Что есть человеку большее утешение, как не беда ближнего его? Бóльшая, чем у него самого? Вы, хэр Ройш, мне скажете, что я вам отнюдь не ближний. Но кто ближе человеку, как не соратник его, так сказать, по ученью? Вам не кажется забавным, хэр Ройш, что мы не представлены, но всё равно прекрасно друг друга знаем?

— Академия невелика.

— Думаешь? А мне, гм, мне кажется, что дело тут в другом. В, так сказать, духе студенчества. — Хикеракли поймал пальцами невидимую муху, точно как мистер Фрайд в самые напряженные моменты своей речи. — Мы едины, едины, и так ли важно, что я с вами доселе не выпивал-с? Верно, хэр Ройш?

— Я предпочитаю, когда меня называют по имени, — раздражённо соврал хэр Ройш-младший, чтобы хоть тем отгородиться от непрошеного собеседника.

— Почему? Снова груз аристократизма, довлеет аристократу фамилия его? Нет, хэр Ройш, это решительно недопустимо. Тут вы уж войдите в моё положение-с, — Хикеракли выплюнул перо и скорчил серьёзный вид. — Когда человека можно называть «хэром», когда он, и отцы его, и деды добровольно так именуются, иной вариант принять определённо нельзя никак! Если уж вы хэр, будьте хэром до конца. Носите свой титул с гордостью.

— Это не титул. Это всего лишь обращение.

— Мелочи, мелочи… вас никогда не смущало, что на росской стороне титул этот звучит смешно и даже, — Хикеракли деланно понизил голос, — ну, не очень прилично?

— Смущаться следует тем, кто так его воспринимает. — Хэр Ройш-младший замолчал, созерцая незваного соседа по скамье. В принципе, при всей своей назойливости тот был куда интересней высасывающего из пальца откровения мистера Фрайда — потому, видимо, что вызывать у хэра Ройша-младшего меньше интереса было попросту невозможно. И в собственной сфере психологии социальной Хикеракли был определённо прав: до сих пор они с хэром Ройшем-младшим и в самом деле ни разу не беседовали, но никаких барьеров не чувствовалось, как будто заочное знакомство без потерь переводилось в очное. Хэр Ройш-младший с любопытством отметил, что ему даже в некотором смысле льстит внимание со стороны Хикеракли. Вроде и всем-то он друг, и потому цена его приятельства невысока, а всё же к хэру Ройшу-младшему нечасто обращались первыми. В общем случае его это вполне устраивало, но на скучной лекции развлечение, следует признать, пришлось как нельзя кстати.

— Я задавался вопросом, отчего у вас столько приятелей, — сообщил хэр Ройш-младший. — Вы ко всем, как ко мне, набиваетесь?

Хикеракли, напустивший на себя во время созерцания предельно благопристойный вид, расплылся в ухмылке:

— Только к страждущим и несчастным. Не могу, так сказать, пройти мимо чужой беды. Вот, смотрите, сейчас и вас утешу. Думаете, ваша жизнь плоха? Помилуйте! Хэр Ройш, летом случилось ужасное. Я узнал, что я не пихт.