Array Альфина - «Пёсий двор», собачий холод. Том II (СИ)

Как только Революционному Комитету удалось наладить отношения с генералами, хэр Ройш, опираясь на Золотцевых голубей, убедил их отстучать на казарменном неперерезанном телеграфе скупой отчёт. Отчёт бесстыже врал о массовом исходе петербержцев на территорию Грузового порта, где, как известно, законы Росской Конфедерации не соблюдаются с особенным нахальством. Ошеломительный прирост портового населения толкнул коренных обитателей Порта на решительные шаги, а какой породы эти люди и их шаги, не секрет ни для кого. Охрана Петерберга якобы была вынуждена принять самые экстренные меры для удержания ситуации под контролем. Четвёртый Патриархат на такие телеграммы ответил ворохом упрёков и требований, но все они хэру Ройшу пришлись по нраву — Веня своими ушами слышал, как он напевал под нос какую-то безделицу.

Вчера же, расшифровав голубя, хэр Ройш застыл в непосильных раздумьях, зато Веню вести Золотца впервые позабавили. Тому удалось разнюхать, что нынче обсуждали в Патриарших палатах действительно встревоженным шёпотом — и далеко не все их уважаемые обитатели, а лишь самые весомые.

Оборонительная Армия всем составом разыскивает на Южной Равнине таврского вожака Хтоя Глотку, самого молодого и самого кровавого лидера сопротивления. Разыскивать его, как объяснял Золотце, — привычная форма досуга Оборонительной Армии, но именно теперь есть основания полагать, что Хтой Глотка от Южной Равнины и впрямь далеко — его отряд головорезов в течение целых трёх месяцев так и не отомстил за пленение какой-то другой значимой таврской фигуры.

Представить, зачем бы Хтою Глотке могло понадобиться путешествие в Петерберг, весомым людям легко до чрезвычайности.

Золотце в таврского вожака не верил, но рекомендовал немедля воспользоваться разыгравшейся тревогой Четвёртого Патриархата, тем более что легенда о петербержской смуте уже содержала в себе сваливание вины на Порт. Где Порт — там контрабанда, а где контрабанда — там естественно оказаться молодому и кровавому лидеру таврского сопротивления. Хэр Ройш вчера так и не вышел из грозовой тучи своей умственной работы. Веня же, вернувшись вместе с графом из Алмазов в особняк, заперся в спальне и хохотал до слёз.

Курс на независимость от Европ, говорите? А на союз с Южной Равниной у вас духу хватит, господа Революционный Комитет?

Особенно хорошо смотрелось сообщение о таврском вожаке, зашифрованное по книге мистера Фрайда — перед спешным отъездом Золотца выбор пал именно на неё: переводной тираж невелик, поскольку мистер Фрайд этот свой труд разлюбил и едва ли не сам скупил большинство экземпляров, и трофеи остались разве что у студентов Академии, заставших прибытие светила.

Веня, прогоняя марево нездоровой дремоты, обнаружил светило совсем рядом, в обществе графа и незнакомого шумного толстяка из института Штейгеля.

— Не вздумайте ссылаться на меня в своих построениях, — холодно огрызнулся мистер Фрайд на толстяка.

Толстяк отмахнулся и подхватил графа под руку:

— Гений не в духе, но, между нами, откуда всё-таки орхидея? Я, знаете ли, впервые разглядев её на йихинских студентах, весь день потом потешался. — Граф вежливо приподнял брови, и толстяк застрекотал дальше: — Не разыгрывайте меня, я ни за что не поверю, что человек вашей эрудиции не припомнит ни единого пассажа из… Ну же, граф, Шарль Дарвен, «О безнравственности орхидей». Это ведь шедевральная работа, скорее философская, нежели биологическая!

— Тогда уж это поэзия, — улыбнулся граф.

— Вот! Сознались-таки, что сами учитываете — не при мистере Фрайде будет сказано! — фрайдистский смысл избранного символа.

— Будьте любезны, — подкрался к ним граф Ипчиков, — разъясните тогда и для тех, кто бесконечно далёк от ботаники.

— Это уж смотря насколько вы далеки, — толстяк довольно хохотнул. — Вам азбучные вещи про механизмы опыления раскладывать по полочкам необходимо? Нет? Тогда следите за рассуждением: нормальный цветок кормит опыляющее его насекомое — нектаром и пыльцой, к коим насекомые и стремятся. Это, конечно, затраты для организма растения, но получается равноценный обмен, взаимовыгодные и взаимоприятные отношения. Орхидеи же не таковы: у них в шпорцах нектара попросту нет! Зато у них есть бесчисленное множество собственных приспособлений для привлечения насекомых, которые выгодны орхидее и невыгодны опылителям. Невыгодны, но привлекательны для них, понимаете? В частности, орхидея способна выделять раздражитель, стимулирующий у насекомого поведение, характерное для спаривания. Более того, визуальные и тактильные раздражители для попавшихся на уловку тоже наличествуют, а нектара — нет. Да и настоящего объекта для спаривания нет, один цветочный мираж. А главное, что одним таким сомнительным актом насекомые удовлетворить свой половой инстинкт не могут и изрядно отвлекаются от жизнедеятельности, в которой для них есть польза и толк, ради несуразных сношений с орхидеями.