Array Альфина - «Пёсий двор», собачий холод. Том II (СИ)

Генерал Скворцов сглотнул столь же отчётливо, как хэр Ройш скрипнул зубами.

— Je sais pas, — пожал плечами Гныщевич, — у меня это вполне шантаж.

— Вы хотите открыть переговоры с Четвёртым Патриархатом, — медленно начал хэр Ройш восковым тоном, будто все его силы уходили на то, чтобы держать себя в руках, — но, согласитесь, на их месте слишком легко признать вас самих преступниками и просто заменить другими генералами. Это было бы самым бескровным, самым заманчивым решением. Открывать такие переговоры сейчас, когда вас легко вычеркнуть, неразумно.

— А вы, конечно, имеете мнение о том, как следует обезопаситься? — язвительно уточнил Каменнопольский.

— Разумеется. — Хэр Ройш откинулся, сложил пальцы, и пятки его перестали трястись. — Нужно сделать так, чтобы преступников стало больше.

— Простите? — свёл брови Стошев.

— Преступников с точки зрения Четвёртого Патриархата, конечно, — безразлично поправился хэр Ройш, — ведь любой, кто пытается сменить государственный строй хотя бы в одном городе — преступник с точки зрения власти. Что бы ни говорилось в ваших заявлениях, для оправдания народом случайного Твирина недостаточно. К революции должны приложить руку и другие гражданские лица. Пока же Твирин выглядит как… довольно наивное прикрытие всецело военного переворота.

Уж конечно, вошёл Твирин именно теперь, и Драмин сумел собственными глазами проверить: ага, Тимофей Ивин. Небритый, скомканный, затравленный, грязный, со стеклянным взглядом. В наброшенной на плечи шинели. Про которого Скопцов всё долдонил хэру Ройшу, что тот не самостоятельная фигура, а почти заложник солдат — человек, совершивший первый выстрел и тем как бы забравший на себя вину за переворот.

А Хикеракли всё донимал Драмина расспросами, как бы тот «сие фе-но-ме-наль-но-е явленьице» оценил, но сам хоть чего-нибудь вразумительного так и не сказал.

Ни на кого не оглядываясь, Твирин рваным шагом прошёл в дальний конец кабинета, поближе к генералам, и замер в углу.

— Господин Твирин, — маленько замешкался с обращением Каменнопольский, — это действительно Революционный Комитет?

Твирин прямо и быстро, как-то очень уж формалистски окинул взглядом собравшихся и кивнул своим резким кивком, которым и здоровался, и прощался, и всё на свете делал.

— Давайте посмотрим правде в лицо, — Гныщевич обращался к генералам, но сам не отводил прищуренных глаз от Твирина. — Мы знаем, что Твирин — на самом деле. Вы знаете. А Четвёртый Патриархат не знает, для них это только рыжий мальчик, выряженный для пущей offense в шинель. С другой стороны, в городе столько всякой дряни… Недобитые члены Городского совета, заговорщики во главе с владельцем оскопистского борделя — и шестой верфи, ne pas oublier! — наместник, прочие сомнительные типы. Выход очевиден, non?

Судя по недоумённому молчанию, выход не был очевиден, один Твирин следил за Гныщевичем — не внимательно даже, а неотрывно, как поворачивается за магнитом стрелка компаса. Будто случилось между ними некое неожиданное понимание.

Гныщевич, принявший ради монолога красивую позу, уронил руки в картинном разочаровании.

— Хотите избавить город от дряни? — глухо, как из бочки спросил Твирин.

Драмин призадумался: это он у генералов спрашивает, у всех собравшихся, или к Гныщевичу на «вы» заобращался?

— Хочу, mon garcon, для всех выгодного решения, — хмыкнул тот. — Ясно же, что мы должны их наказать.

— Кто «мы»? — тотчас накренился вперёд Скворцов.

— Мы «мы». Мы. Народ. Le peuple. Гражданские. Не солдаты.

— Люди, на которых вы покажете пальцем Четвёртому Патриархату, когда будете рассказывать ему, что старые законы мешают вам справляться со своими обязанностями и что Пакт о неагрессии в нынешнем своём виде в Петерберге не работает, — тоненько осклабился хэр Ройш.

— И вы сейчас добровольно берёте на себя роль виноватых, — издал лающий смешок Йорб.

— Иначе бы вы нам её приписали, — хэр Ройш вдруг вытянул перед собой ноги, не то забыв про обувку, не то перестав ей конфузиться, — надеюсь. Надеюсь, что на подобное вам хватило бы политической прозорливости.

— Это не даёт ответа на вопрос, зачем на подобное идти вам.

— Быть может, из-за наличия совести? — негромко ответил за Революционный Комитет Твирин. — Нельзя же каждый день обходить грязь по дуге — кому-то нужно перепачкаться, чтобы её убрать.

Негромко-то он ответил негромко, но дело тут состояло вовсе не в застенчивости. Драмин был в этом деле не мастер, ему хватало Хикеракли, и потому сам бы ни в жисть он не сумел разъяснить, в чём же тогда состояло это дело. У Твирина не то чтобы зажглись глаза — это и звучит глупо, и неправда к тому же; он скорее что-то такое нащупал, за что держась можно прямо стоять.