Array Альфина - «Пёсий двор», собачий холод. Том III (СИ)

Золотце низко сидел на корточках и плакал. Не рыдал, не ревел, не выл и не хныкал, а просто плакал. По крайней мере, именно так Приблев всегда представлял себе то, что называют этим словом в книгах. Золотце плакал, как потерявшийся на улице ребёнок, не успевший устать от собственного горя. В нём не было ни упоения, ни истерики. Одни только слёзы.

— Вы понимаете… Мы стерегли то, что теперь… В нетронутом виде, до вас… — собственный голос звучал у Приблева так, как слышится через микрофон: настолько чуждо, что не противно, а удивительно. — Но, ну, хоронить, собственно, нечего. Простите.

Кое-где на обрывах кирпичей даже виднелись пятна крови, уже въевшиеся в их текстуру и замазанные гарью, но всё равно бурые. Драмин без энтузиазма заметил, что любые органические останки следовало бы счистить, чтобы их гниение не привлекло крыс или чаек из Порта, но на этом обсуждение и закончилось. К Алмазам не прикасались, лишь поставили охрану от мародёров.

К тому, что осталось от Алмазов, не прикасались.

Всю ночь не пытаясь лечь и марая лёгкие папиросами, Приблев репетировал слова. Он знал, что встречать Золотце ему, что никто другой из очевидцев не сумеет с ним поговорить.

Он не знал, что говорить будет так сложно.

Пару часов назад Золотце вернулся на повозке от станции за Перержавкой таким… радостным. Нет, он был обеспокоен телеграммой, но поверхностное его беспокойство блекло, поскольку из-под него торчала тоска по Петербергу — и радость оттого, что он возвращается в родной город, к друзьям, домой.

Домой.

— Простите. Простите, что мы ему не помешали. Простите, сейчас я вижу, как это было…

Золотце не ответил и не показал спрятанного в ладонях лица, лишь продолжали вздрагивать его плечи. Шляпу он уронил, и ту отнесло снежным ветром в сторону; она зацепилась за куст и трепетала теперь полями, как голубь, не решивший, стоит ли ему податься в Столицу.

Те вэльстерские дутыши, что остались, наверное, внесут какой-нибудь вклад в породу петербержских голубей — если, конечно, вообще способны с ними скрещиваться. Осталось немного, меньше десятка, но Приблеву думалось, что вклад этот всё равно можно измерить. Знать бы только как.

Знать бы четыре дня назад, что господин Гийом Солосье способен ошибиться.

Это ведь Золотце — это ведь Золотце так верил в непогрешимость, в абсолютную удачливость своего батюшки. Так верил, что никому и в голову не пришло усомниться. И когда молчаливый обычно слуга встревоженно распахнул дверь без стука, чтобы рассказать о бомбе, тикающей в щели между камнями декоративно выщербленного фундамента, Приблев, Коленвал, Гныщевич, Скопцов, За’Бэй и хэр Ройш невольно обернулись на господина Солосье. Они собрались, чтобы ещё раз уточнить некоторые нюансы общего плана экономического развития Петерберга.

Сущий смех: собрались обсуждать план экономического развития, но когда слуга ненормально тихим голосом сказал про бомбу, обернулись к старшему. К удачливому и непогрешимому господину Солосье, который усмехнулся и энергичным, скупым движением велел всем немедленно выметаться. Слуге он доверял, но пуще того доверял себе.

И когда члены Революционного Комитета отошли за садовую ограду, вынес из Алмазов импозантный ящичек с инструментом и принялся в бомбе копаться.

«Что же он делает? — обеспокоенно спросил Коленвал и крикнул громче: — Что вы делаете?»

Господин Солосье с улыбкой махнул рукой.

«Погодите, детишки… Давненько я такого не видал, настоящая Европа! Тут в два счёта… Да-да, было дело, как раз такую разбирал. И собирал, кстати! Эх, вот чего мне в Росской Конфедерации не хватало, так это традиции политических убийств. А вы идите-ка, отойдите подальше — от греха… Да не волнуйтесь, дело совсем пустячное…»

«Она с часовым устройством? Сколько там осталось?» — поинтересовался За’Бэй.

«Это только в литературе у бомб есть часики, на которых время до детонации указано. А эффективному взрыву они только мешают — зачем подсказывать?»

«Я полагаю, что вам также следует отойти, — хэр Ройш оглянулся по сторонам, но в ранний декабрьский час Большой Скопнический не успел вскипеть жизнью. — Давайте не будем рисковать и вызовем Охрану Петерберга».

Господин Солосье хмыкнул в усы.

«Вы думаете, в этом городе есть хоть один солдат, лучше меня понимающий в бомбах? Идите, детки, займитесь своими салочками. Я тут прямых улик не вижу, а вам ещё нужно понять, кто и зачем её заложил. Хорошо засунул, стервец, так просто не вытащишь — кладку разбирать бы пришлось…»