Array Альфина - «Пёсий двор», собачий холод. Том IV (СИ)

— Арестовал?

— Зачем? Он теперь ещё долго ни на кого не огрызнётся. И потом, насколько я сумел понять, главная претензия состояла как раз в таврской полиции — мол, нечего таврам росов погонять. Обидеть человека, отдав его после этого таврам, было бы смешно, но… c'est irrespectueux.

— Это была плохая затея.

— Не учи учёного, mon frère.

— Вся таврская полиция — плохая затея. Росам это оскорбител’но.

— Перетерпят. — Бася зашипел сквозь зубы, когда Плеть затянул бинт покрепче, и хмыкнул: — А ты талант не растерял! Надо было отдать тебя в Штейгеля, мировой бы docteur получился.

— Не надо было, — вышло у Плети как-то жалостливо.

— Ну не надо так не надо. — Ощупав повязку, Бася ещё раз удовлетворённо хмыкнул и вдруг сделался мягким. — А давненько ты меня не обматывал.

Давненько. С бинтов началось их знакомство.

Плети было всего тринадцать, но за спиной его уже лежало несколько побеждённых на ринге противников — таких же детей, которых так же натаскивали. Подпольные бои тогда были в некотором упадке, но росы, желающие не только сделать ставки, но и проверить себя, всё равно приходили почти каждый день. Плеть всегда немного сторонился людей, даже общины — тем более общины. Однако в презрении к этим росам он с ними сходился.

Цой Ночка, тогда ещё без седины в косе и без права решать за всех, окручивал богатых претендентов, мягко выдворял бедных и изредка клал глаз на перспективных. Но были и те, с кем он не желал церемониться, — те, чья обида на общину не могла ей навредить и на ком можно было выместить обиды самой общины. Над ними смеялись, их раззадоривали и избивали до полусмерти, а потом выкидывали прочь.

Когда в общину явился Бася, ему тоже было тринадцать.

Он утверждал, что местоположение ринга ему указал некий тавр, и вёл себя ровно так, как росы, с которыми можно не миндальничать. Петушился, выпячивал грудь и кричал, что ничего не боится.

Тавры не отличают детей от взрослых. Если ты утверждаешь, что готов драться, с тобой будут драться.

У Баси не было ни единого шанса.

Как и другие молодые бойцы, Плеть тогда ухаживал за рингом, поэтому видел произошедшее своими глазами. Драться Бася не умел совершенно, в нём был один только гонор; он визжал, кусался, бросался на противника всем телом, падал, и вставал, и вставал, и вставал. Плеть давно забыл черты шестнадцатилетнего парня, которого выставили против Баси, но почему-то не мог забыть имя: Урда Кочка. Урда Кочка даже не был особо натренирован.

Как и другие молодые бойцы, Плеть сперва посмеивался над росом-неумёхой; потом общинным детям это наскучило — они наблюдали такую потеху каждую неделю, и у ринга остался один только Плеть. Он не знал, что именно его заворожило. Многие росы пребывали в плену заблуждения, будто тавры оценят если не боевые их навыки, то силу духа. Но сила духа не стоит ничего, если она не подкрепляется умением и дисциплиной. Своему обладателю она лишь оставит более крепкие травмы.

А потом Бася больше не мог вставать. Он упирался в ринг ладонями, но не мог оторвать от земли даже грудь. По буйно вспыхнувшим синякам Плеть понял, что у Баси переломаны рёбра, и лица его не было видно. Он рыдал. Его локти дрожали.

В этом и было дело. Бася рыдал от боли, но всё ещё пытался подняться. Сила духа? Нет; сила упрямства. То, что другие так отчаянно пытались продемонстрировать, у Баси просто было. Урда Кочка, конечно, не слышал его бормотания, а больше в зале никого не было. Один только Плеть и разбирал невнятное «Щ-щас, я только поднимусь… Дай мне только… Я тебе…».

В Басиных заплывших синяками глазах даже не было злобы — только сосредоточенная решимость. И она никуда не делась, когда Урда Кочка пнул его под изломанные рёбра.

«Ну что, попробовали? Убедилис’? — покончив с более важными делами, Цой Ночка заглянул к рингу. — Выкин’те этого. Зубр Плет’, приберис’».

Молодые тавры редко сами заговаривают со старшими. Это не запрещается и не считается дурным; так просто не делают. Плети было страшно.

«Цой Ночка, а можно мне его… оставит’?»

«Тебе?» — нахмурился Цой Ночка.

«Мне».

«Разве ты — это что-то отдел’ное от общины? Зубр Плет’, общине не нужен этот рос. Значит, он не нужен и тебе».

«Это неправда, — выдавил Плеть и надломил себя, как ребро, чтобы не опустить глаз. — Я част’ общины, у меня ест’ долг перед общиной. Но если я хорошо исполняю свой долг, мне можно самому решат’, чего я хочу за его пределами. Этому учил меня ты».

Цой Ночка сделал несколько грозных шагов, но Плеть не шевельнулся. Он никогда ещё не смел чего-то просить. Это не запрещалось и не считалось дурным; так просто не делали.