Впрочем, Мальвин отчего-то был уверен, что когда под вечер он поднимется в каморку за курантами, катастрофа перестанет видеться таковой. Хэр Ройш, скрючившись в гамаке, лениво пояснит, где именно он подложил соломки на случай смены градоуправца, Скопцов будет жаться и мяться, но продемонстрирует, в чём преимущество этой смены в нынешних обстоятельствах, а Золотце, убегая к горничным, озвучит по данному поводу какую-нибудь столь романную затею, что у Мальвина сведёт зубы, но после двухчасового доведения до ума она-то и станет планом действий. Быть может, экстравагантным и требующим неожиданных ресурсов, но вполне убедительным планом.
А потому Мальвин спрятал поглубже свои трепетания, возбуждённые письмом Вишеньки Ипчиковой, и отправился от господина Ледьера на следующую встречу — договариваться о дне, когда некоторые важные и хрупкие грузы будут доставлены к продуктовым хранилищам при обширной кухне Патриарших палат.
И всё-таки учреждение Второй Охраны было поистине гениальным ходом. Петерберг тогда ощутил нехватку солдат, и наиболее простой способ её устранить заключался в том, чтобы всего лишь взять и добрать новых людей. Но убеждённость Твирина в особом статусе солдат этому препятствовала, так что остальным членам Временного Расстрельного Комитета пришлось изыскивать способы посложнее. Мальвин и предположить не мог, какие горизонты откроет чуть позже само наличие Второй Охраны.
Конечно, не все, кто в неё вступил, заслуживали доверия и обладали полезными навыками, но самых непутёвых удалось отсеять довольно скоро. Те же, кого решено было позвать в Столицу, неизменно радовали Мальвина готовностью взяться за любое поручение. И держало их вовсе не жалование, недавно назначенное куда выше солдатского, но вкус власти без примеси казарменного пайка. Они хотели носить револьверы и не отчитываться ежедневно о расходе патронов; хотели действовать и понимать, что происходит, а не стоять навытяжку перед старшими чинами; хотели рисковать и получать за это не награды, но возможность влиять на то, чему отдают свои силы. Среди них имелись как бывшие головорезы из Порта, так и задушенные Конторским районом приличные сыновья приличных отцов, но они парадоксальным образом понимали друг друга благодаря общности устремлений: всё, что они делали, делали они не потому, что были должны, но потому что могли. И потому что нашли наконец не игрушечное и фальшивое, а настоящее применение своим силам.
Их незаметное присутствие на странно широких — каждая вторая точно Большой Скопнический! — столичных улицах было явлением столь же вызывающим по своей сути, как незаметное присутствие Мальвина, Золотца, Скопцова и хэра Ройша в Патриарших палатах.
Против ожиданий обсудить передачу грузов получилось быстро: ответственные за неё явились с двумя остроумными схемами на выбор, которые не нуждались в особенных коррективах, и потому до Каштанного бульвара Мальвин добрался раньше назначенного срока. Завернул в кабак поближе к Терентьевскому саду, вновь пространно дивясь тому, до чего же различается всё петербержское и всё столичное — вроде и путь, тем более если на авто, не такой уж далёкий, а будто разные миры. Столичный мир пах хлебом и духами, жмурился на солнце и беспрестанно позёвывал, каждое утро наряжался в лучшее платье и ходил глазеть на кареты. В Петерберге кареты попросту не втиснутся на добрую половину улиц.
После того, что насплетничала кабацкая девка, Мальвин невольно искал в глазах благочинно прогуливавшихся по бульвару людей пресловутых шельмочек. Очутившись же за оградой Терентьевского сада, он не отказал себе в удовольствии пройтись поближе к ватаге каких-то студентов, облюбовавших старомодно помпезную беседку. Услышал, разумеется, только глупое сетование на крутой нрав лектора и не менее глупое бахвальство, смутно напомнившее стародавние тирады Хикеракли.
Вовсе и не стародавние, если начистоту. Год ведь даже не истёк с тех пор, когда сами они сетовали на лекторов. Время — неудобнейшая в обращении категория.
Мальвин с размаху ступил в величавую весеннюю лужу и нечаянно обрызгал очередного праздношатающегося. Праздношатающийся рвано выбранился в ответ на извинение и ещё долго сверлил спину Мальвина взглядом — с такой яростью, что спина то почуяла и потребовала обернуться. Издёрганность праздношатающегося так и предлагала мысленно усадить его в уголок кабака — шушукаться об убиении членов Четвёртого Патриархата. Мальвин хмыкнул: если встречать по одёжке, то у этого шансов на успех нет. Запавшие щёки и подрагивающие руки нужны в острых моментах авантюрных романов, а в реальных делах, затрагивающих всё отечество, они образцово вредны.
Читать дальше