Нагиб Махфуз - Избранное

28.

Зазвучали струны ребаба, готовясь поведать историю гибели Хумама от рук Кадри. Все взоры устремились на поэта Ридвана. Внимание смешалось в них с тревогой. Эта ночь не как все ночи. Ей предшествовал бурный день, и многие из рода Хамдан задавались вопросом, пройдет ли она спокойно? Тьма окутала квартал. Даже звезды попрятались за густыми осенними тучами, и лишь сквозь решетки окон просачивался слабый свет да мерцали там и сям фонари на ручных тележках. На свет фонарей, как бабочки, слетались мальчишки и поднимали галдеж. А старая Тамархенна, расстелив мешок перед дверью одного из домов, уселась на него и напевала:

Кто на нашей улице Не знает кофейню Хасана?..

Временами слышалось отчаянное мяуканье котов, затевавших драку по причине любовного соперничества или из–за съедобных отбросов. Голос поэта зазвучал громко и торжественно, когда он дошел до слов: «И крикнул Адхам в лицо Кадри: «Что сделал ты со своим братом?!» В этот момент в кругу света, отбрасываемого фонарем, висевшим над входом в кофейню, появился Заклат. Он возник внезапно, словно родился из темноты, мрачный, злобный, ненавидящий и ненавистный, сжимая в руке свою устрашающую дубинку. Обвел тяжелым, презрительным взглядом кофейню и ее посетителей — словно какую–то ядовитую мошкару, — и слова застряли в горле поэта. Далма и Атрис мгновенно протрезвели. Даабас и Али Фаванис перестали шептаться. Абдун–слуга замер на месте. Рука Хамдана нервно сжала мундштук наргиле. Воцарилось гробовое молчание.

Потом началось суетливое движение. Мужчины, не принадлежавшие к роду Хамдан, поспешно покидали кофейню. Вместо них на пороге выросли футуввы кварталов: Кадру, аль-Лейси, Абу Сари, Баракят и Хаммуда, которые образовали стенку за спиной Заклата. Весть о случившемся мгновенно распространилась по всей улице, подобно грохоту от рухнувшего дома. Окна пооткрывались, сбежались стар и млад — кто сочувствуя, кто злорадствуя. Хамдан первым нарушил молчание. Поднявшись с места, как подобает гостеприимному хозяину, он пригласил:

— Добро пожаловать, муаллим Заклат, футувва нашей улицы. Милости просим.

Но Заклат даже не взглянул на него. Злобно обводя глазами всех сидевших в кофейне, он спросил:

— Кто футувва этого квартала?

Хамдан, хотя вопрос был обращен не к нему, ответил:

— Наш футувва Кадру.

Обернувшись к Кадру, Заклат насмешливо кинул ему:

— Значит, ты защитник рода Хамдан?

Низенький, плотный, задиристого вида Кадру шагнул вперед.

— Я защищаю их ото всех, кроме тебя, муаллим. Заклат нехотя усмехнулся.

— Ты что ж, не нашел себе другого квартала и выбрал этот, населенный одними бабами?

И, обращаясь ко всем сидящим в кофейне, крикнул:

— Эй, вы, бабье, потаскухины дети! Вы не признаете меня, футувву всей улицы?!

Побледневший Хамдан снова ответил за всех:

— Мы всегда уважали тебя, муаллим Заклат.

— Замолчи, нахальный старик! — заорал на него Заклат. — Нечего прибедняться! Вспомни, как ты вел себя со своими господами!

— Мы не сделали ничего дурного, мы пришли к господину управляющему со своими жалобами.

— Вы слышали, что говорит этот сукин сын?! — еще громче завопил Заклат.

— Подлый Хамдан, ты забыл, чем занималась твоя мать? Клянусь, ни один из вас не выйдет отсюда, пока не скажет громким голосом: я баба.

Он поднял дубинку и с силой ударил ею по стойке. Стоявшие там стаканы, чашки, ложки, блюдца, банки с кофе, чаем, корицей и имбирем разлетелись в разные стороны. Слуга Абдун, отпрянув назад, наткнулся на стол, опрокинул его и сам упал на пол. Следующий удар пришелся по лицу Хамдана. Тот потерял равновесие и свалился прямо на наргиле, сломав его. Заклат снова поднял дубинку, крича:

— Вы у меня за все поплатитесь, бесовское отродье! Тут Даабас схватил стул и швырнул его в фонарь под потолком. Фонарь разбился, и помещение погрузилось во тьму, прежде чем Заклат успел запустить дубиной в большое зеркало, висевшее за стойкой. Тамархенна заголосила. Ее крики подхватили другие женщины из рода Хамдан, высунувшиеся из окон и стоявшие у дверей. Похоже было, что весь квартал взвыл, как собака, которую ударили камнем. Заклат совсем обезумел и колошматил всех и все — людей, мебель, стены. Со всех сторон раздавались вопли, кто–то звал на помощь, кто–то стонал и охал. Тени метались в разные стороны, наталкиваясь одна на другую, а Заклат орал:

— Всем разойтись по домам!

Никто не смел ослушаться приказа, и члены рода Хамдан стали расходиться. Тут аль-Лейси зажег фонарь и осветил Заклата и столпившихся вокруг него футувв… В опустевшем квартале были слышны лишь женские голоса. Обращаясь к Заклату, футувва Баракят проговорил заискивающе: