Нагиб Махфуз - Избранное

— Это же дядюшка Керим, бавваб [12] Бавваб — привратник. из Большого дома.

Все еще больше удивились, когда поняли, что он направляется именно к ним. Сидящие разом поднялись, застыв в изумлении, кто с лепешкой в руке, а кто и с куском, застрявшим в горле. Мужчина наконец подошел совсем близко и, подняв руку, поздоровался:

— Добрый вечер, господин Адхам!

Адхам при звуке голоса, который он не слышал двадцать лет, задрожал. Он вспомнил голос отца, запах жасмина и хенны, перенесенные им горести и печали, и земля поплыла у него под ногами. С трудом сдерживая слезы, он проговорил:

— Добрый вечер, дядюшка Керим! Мужчина ответил, не скрывая волнения:

— Надеюсь, вы все в добром здравии?

— Слава Аллаху, дядюшка Керим!

— Я бы с удовольствием поговорил с тобой, но мне поручено лишь передать, что господин желает немедленно видеть твоего сына Хумама.

Воцарилось молчание, члены семьи обменивались недоуменными взглядами. Вдруг раздался голос:

— Одного Хумама?

Все разом обернулись и с возмущением посмотрели на Идриса, который, как оказалось, стоял тут же, рядом, и слушал, что говорит дядюшка Керим. Но бавваб больше не сказал ни слова, повернулся, помахал на прощание рукой и зашагал к Большому дому, оставив всех стоять в темноте. Идрис поспешил за ним, крича:

— Ты так и не ответишь мне, негодяй?!

Кадри же, очнувшись от замешательства, спросил, не скрывая злобы:

— Почему же одного Хумама?

— Да, да, почему одного Хумама? — повторил следом за ним Идрис.

Адхам, давая выход охватившим его растерянности и недоумению, накинулся на Идриса:

— Иди к себе и оставь нас в покое!

— В покое?! Я стою там, где мне хочется!

Хумам молча обернулся в сторону Большого дома, сердце его так сильно стучало, что ему казалось, стук этот эхом отдается на Мукаттаме. Отец, голосом, в котором звучала покорность судьбе, сказал:

— Иди, сынок, к дедушке с миром! Услышав это, Кадри спросил с вызовом:

— А я? Разве я тебе не такой же сын?!

— Не уподобляйся Идрису, Кадри. Разумеется, ты мне такой же сын. Но я не виноват, ведь не я приглашаю.

Тут в разговор вмешался Идрис, все еще стоявший рядом:

— Однако ты не должен допускать, чтобы одного брата ставили выше другого!

— Это тебя не касается. Иди, Хумам. Ты должен пойти! А потом, я уверен, наступит и черед Кадри.

Идрис, собираясь наконец уйти, проговорил:

— Ты, Адхам, такой же несправедливый отец, как и твой собственный! Бедный Кадри! Почему он наказан без вины? В нашей семье кара всегда падает на лучших сынов. Будь она проклята, эта сумасшедшая семья!

Он повернулся и вскоре исчез в темноте. Кадри воскликнул:

— Ты несправедлив ко мне, отец!

— Не обращай внимания на то, что он сказал. Иди сюда, а ты, Хумам, ступай.

— Я хотел бы, — преодолевая смущение, сказал Хумам, — чтобы со мной пошел брат.

— Он последует за тобой. Кадри в бешенстве прокричал:

— Почему такая несправедливость? Почему он предпочел его мне? Он так же не знает его, как и меня! Почему же именно его он позвал?

Адхам подтолкнул Хумама:

— Иди!

Хумам отправился, а Умейма прошептала ему вслед:

— Да сохранит тебя Бог!

Она, обливаясь слезами, обняла Кадри, но тот высвободился из ее объятий и побежал вслед за Хумамом. Адхам прикрикнул на него:

— Вернись, Кадри! Подумай о своем будущем! Никакая сила меня не вернет! — злобно отозвался Кадри.

Умейма громко заплакала. Вслед за ней в доме захныкали малыши.

Кадри, ускорив шаг, нагнал брата и увидел неподалеку от него фигуру Идриса, который шел, держа за руку Хинд. Когда они подошли к воротам Большого дома, Идрис подтолкнул Кадри, чтобы тот стал слева от Хумама, а Хинд поставил справа от него, затем, отступив немного назад, прокричал:

— Эй, дядюшка Керим! Открывай! Внуки пришли увидеться с дедом!

Ворота отворились, появился Керим с фонарем в руке:

— Мой господин просит Хумама войти!

— А вот его брат Кадри! — воскликнул Идрис. — А это — Хинд, как две капли воды похожая на мою мать, которая умерла в слезах.

Дядюшка Керим вежливо сказал:

— Ты же знаешь, господин Идрис, что в этот дом может войти лишь тот, кому это дозволено, — и указал на Хумама.

Хумам вошел. За ним, держа за руку Хинд, последовал Кадри. Но вдруг из глубины сада раздался так хорошо знакомый Идрису властный голос:

— Эй вы двое! Ступайте прочь, презренные!

Кадри и Хинд словно приросли к земле. Ворота закрылись. Идрис обхватил детей своими ручищами и переспросил дрожащим от гнева голосом: